Канун Великой войны (к 140-летию Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.)

Галина Александровна Гребенщикова

доктор исторических наук, профессор,  заведующая лабораторией истории флота и мореплавания  Санкт-Петербургского государственного морского технического университета

В 2017-2018 годах военно-историческая общественность отмечает 140 лет Русско-турецкой войне, которая вошла в анналы дореволюционной истории под названием Великой Освободительной Войны. Уже по горячим следам событий эта война находила отражение во всех российских изданиях – в газетах, дневниках и сводках военных корреспондентов с мест боёв, а после её завершения – в публикациях документов в многотомном «Описании Русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов». Это издание выходило в Петербурге в течение одиннадцати лет, с 1901 по 1912 годы. Оперативную информацию с морского театра военных действий публиковали журнал «Морской Сборник» и газета «Николаевский Вестник», подробно освещавшие действия моряков Черноморского флота против превосходящих сил противника у Дунайских гирл (в частности, у Сулинского), и у восточного побережья Чёрного моря. «Морские Сборники» вобрали в себя и неоценимые по значимости сведения о боевом применении пароходов Русского Общества Пароходства и Торговли (РОП и Т) против сильного броненосного флота Турции вблизи рейдов и в операциях против берега.

В предлагаемых статьях на основе перечисленной литературы и архивных документах важного военно-политического и технического значения излагаются малоизвестные события, как предшествовавшие той войне, так и освещавшие её ход.

Как известно, после тяжёлого поражения в Крымской кампании Россия лишилась военного флота на Чёрном море, судоходство по Дунаю фактически перешло под контроль Австрии, а гирла этой реки оказались в руках Турции. Оборонять огромное побережье от западных до восточных рубежей Россия не могла, и её положение на юге с незащищенными портами, через которые шёл экспорт зерновых и промышленных изделий в Европу, сделалось легко уязвимым как в военном, так и в торгово-экономическом отношениях. Условия Парижского договора 1856 года строго регламентировали количество военных судов, которые Россия могла держать на Чёрном море – 6 винтовых корветов, 9 транспортов и 4 колёсных парохода. 

 Царствование нового императора Александра II началось в условиях международной изоляции, Россия отказалась от протектората над Сербией и над Дунайскими княжествами Молдавией и Валахией и лишилась права покровительства христианским подданным Османской империи на Балканах. Исходя из сложной внешнеполитической обстановки, министр иностранных дел А.М. Горчаков – с одобрения Александра II – стремился поддерживать легитимные права турецкого султана на Балканах в отношении его христианских подданных, чтобы избежать новой большой войны против коалиции держав. По сути, А.М. Горчаков преследовал цель восстановить пошатнувшиеся позиции России на Балканах при сохранении нормальных отношений с Турцией и одновременно взять курс на избавление России от унизительных статей Парижского договора.

 С окончанием Крымской войны произошли важные изменения в русско-турецких связях. В турецкую столицу получили назначение русские военные агенты (атташе), кандидатуры которых в обязательном порядке согласовывались с МИД, затем в Турции начали работать и военно-морские агенты; в Константинополе всех агентов курировал посол. Институт военных агентов сыграл большую роль накануне событий 1877 года: благодаря их работе российский Генеральный штаб располагал точной и подробной информацией о положении дел в различных областях Османской империи.

 В качестве военного атташе в турецкую столицу получил назначение полковник русского Генерального штаба В.А. Франкини, чьи донесения отличались обстоятельностью и качественными аналитическими выкладками. С начала 1860-х годов Франкини стал обращать внимание руководства на послевоенное наращивание Турцией людских и материально-технических ресурсов. Так, в его донесении от 10 (22) марта 1864 года, под № 5, сообщалось о призыве на военную службу восьми батальонов резервных войск (редифа), о переводе отборных армейских корпусов из Анатолии в Европейскую часть (особенно в Варну), о концентрации значительных сухопутных сил на Балканах. Полковник В.А. Франкини подчёркивал:

«Пехоты в Европейских провинциях собирается:

•   резервных батальонов – 32
•   действующих 2го корпуса – 24
•   действующих 3го корпуса – 28.

Всего 84 батальона, из которых 15 займут Боснию, 12 границу Греции, 15 разместятся по Дунаю, остальные сосредоточатся пока в Шумле и в монастырях, и будут действовать по обстоятельствам. Гасса (1й корпус) останется в столице в виде общего резерва. Во 2м корпусе недостает пока 4х действующих батальонов, которые не прибыли еще на место. Одновременно с этими распоряжениями и в подмогу регулярным войскам сзывается в Боснии милиция из мусульманского населения края, которое еще со времени Восточной войны получило некоторую военную организацию, вызванную тогдашними обстоятельствами, и сохранившуюся поныне. Эта милиция, по словам Омера паши (главнокомандующий над всеми силами в Европейских областях), оказала значительные услуги в последней войне с черногорцами. Все годное на службу население записано и разделено на части, для командования которыми назначены постоянные начальники из тамошних бегов. Босния должна выставить теперь до 40 тысяч таких милиционеров, которые назначаются для охранения внутреннего спокойствия и для наблюдения за покушениями сербов на славянские турецкие области».

 В этом же донесении говорилось о сосредоточении множества турецких войск на границе с Сербией, где только в одном Банялукском санджаке находилось 14 крепостей, из них крупных – Новин, Дубица, Оточац и Ключ. Эти крепости турки оснастили 136 орудиями, завезли 485 бочонков пороха и около 25 тысяч снарядов, но, по сведениям Франкини, «во многих больших крепостях имелись склады старых ружей, пистолетов, сабель, пик и лопаток», и почти во всех находились запасы провианта длительных сроков хранения (сухарей, проса, пшеницы, кукурузы). «Вся сербская и австрийская граница заняты рядом постов из местных мусульманских жителей, сменяющихся по очереди, как наши казаки», -сообщал он. В заключение полковник добавил: все турецкие войска вооружены только новым нарезным оружием и артиллерией, а «в морском арсенале снаряжается эскадра из 10 судов для охранения турецких берегов в Адриатическом море. За последние четыре года 60 румелийских офицеров (офицеров Соединенных Княжеств) посланы за границу для усовершенствования в науках. Пять офицеров поступили в школу Генерального штаба в Париже».[1]

 В последующих рапортах полковник Франкини докладывал об усилении турками корпуса, дислоцированного в Болгарии между Балканами и Дунаем со штаб-квартирой в Шумле. Командовал корпусом Абдул Керим Надыр-паша – «человек опытный, к которому Правительство питает большое доверие, и который относится прямо к военному министру, без всякого посредства, несмотря на то, что Омер паша имеет претензию на командование всеми силами, расположенными в Европейских владениях султана».

 В Петербурге внимательно наблюдали за событиями в Константинополе и вне его пределов, не забывая при этом, что Высокая Порта является перманентным противником России и притеснителем христианского населения Балкан. Однако рассматривая турок как потенциальных неприятелей, правительство Александра II в 1860-е годы не стремилось к войне, а, наоборот, старалось укрепить с султаном Абдул Меджидом ровные дипломатические отношения. Большое значение в послевоенные годы приобретало пребывание в Константинополе в качестве станционеров (от слова станция) российских судов – корветов или пароходов, командиры которых также, как и военные агенты поступали в распоряжение посла и в целом российской миссии. Станционеры перевозили сотрудников посольства, доставляли дипломатическую почту и длительное время таковым судном в турецких водах оставался пароход «Тамань». В июле 1864 года между двумя державами состоялся обмен новыми послами: в Ялту на военном корвете прибыл посол Турции, чтобы проследовать далее в Петербург, а назначение в Константинополь получил генерал-адъютант Н.П. Игнатьев, который в то время находился в Галаце. В этой связи в Галац вышел пароход «Тамань» под командованием капитана 2 ранга Ивана Антипы, чтобы оттуда доставить посла в Константинополь, и после благополучного прибытия в бухту Золотой Рог Н.П. Игнатьев доложил Главному командиру Николаевского порта генерал-адъютанту вице-адмиралу Б.А. Глазенапу «об отличном усердии командира и офицеров, о превосходном состоянии, в котором содержится пароход "Тамань", и о похвальном поведении нижних чинов». Посол ходатайствовал перед черноморским начальством об оставлении «Тамани» в его распоряжении на следующий год, пообещав поднять перед турецкими властями вопрос о ремонте парохода в зимний период.    

 12 апреля 1865 года капитан 2 ранга И. Антипа рапортовал Б.А. Глазенапу: «22 минувшего февраля вошел в Адмиралтейство и в тот же день ввел пароход в док, где и пробыл по случаю неблагоприятных для окрашивания погод 12 суток. В продолжение этого времени подводная часть парохода осмотрена тщательно и окрашена три раза. Всего времени в Адмиралтействе пробыл 1 месяц. За время пребывания в доке, средствами Адмиралтейства, усердием команды и гг. офицеров приведен пароход в надлежащий вид и исправлен по конопатной, блоковой, столярной, чистодельной и шлюпочной частям. Турецкое Правительство отказалось от всякой платы», и командир парохода «засвидетельствовал обязательное внимание и любезность со стороны Капитана Паши, оказанное в этом случае», назвав такой поступок «доказательством отличных отношений между нашим Императорским Правительством и Оттоманскою Портой». Кроме того, за пребывание и лечение больных русских моряков в турецком госпитале турецкие чиновники также не взяли денег.[2] 

 Дружественная атмосфера между россиянами и турками сохранялась до аннулирования дипломатией Александра II 19 (31) октября 1870 года статей Парижского договора, ущемлявшими суверенитет и державное достоинство России. Канцлер А.М. Горчаков циркулярами уведомил русских дипломатических представителей в Лондоне, Париже, Вене, Риме и Стамбуле о том, что Россия более не считает себя связанной постановлениями, которые ставят под угрозу её безопасность на Чёрном море. Пожалуй, одним из последних ярких эпизодов проявления тёплых отношений моряков обеих держав произошёл в июне 1871 года, когда винтовая шхуна «Пицунда» под командованием капитана 2 ранга Фёдора Артюхова находилась на Дунае. Подробности пребывания шхуны в дунайских портах Ф. Артюхов доложил в рапорте на имя Главному командиру Николаевского порта вице-адмиралу Б.А. Глазенапу:

 «Согласно инструкции, выданной мне от Европейско-Дунайской Комиссии, я с вверенной мне шхуной 10 июня отправился из Галаца в Измаил, откуда пошел по Килийскому рукаву, произведя в гирлах некоторые промеры. Вечером 13 числа прибыл в Тульчу, получил официальное приглашение от Турецкого Начальства участвовать в празднестве восшествия на престол Его Величества Султана Турецкого, а потому, обсервируя Турецкие военные суда, шхуну осветили фонарями, сожгли несколько фальшфееров и пустили 12 ракет.

 В Тульче я простоял двое суток, чтобы дать возможность команде побывать на берегу, где чистый воздух и город, населенный большей частью русскими, подействовал на них благоприятно. Сего 16 числа вернулся в Галац. Машина во время перехода действовала совершенно исправно, и шхуна несмотря на то, что имеет небольшой руль, поворачивалась в узких местах очень хорошо».[3]

 Несмотря на малочисленность военных сил России, черноморские суда выходили на боевое дежурство к Восточному побережью Чёрного моря. Документы позволили узнать наименования винтовых корветов и малых шхун, из которых сформировали отряд судов, крейсировавших у восточных берегов – корветы «Кречет», «Сокол», «Зубр», «Рысь» и «Вепрь» с численностью команд от 186 до 200 человек вместе со штурманами, инженер-механиками и морскими артиллеристами, и шхуны «Пицунда» и «Эльборус» с экипажем в 53 и 63 человека соответственно. Начальником отряда был назначен контр-адмирал М.И. Дюгамель (флаг на корвете «Вепрь»).[4] 

 Задачи крейсерской службы судов флота изложил управляющий Морским министерством генерал-адъютант Н.К. Краббе в записке Б.А. Глазенапу в июле 1864 года. Со ссылкой на наместника царя на Кавказе великого князя Михаила Николаевича, Н.К. Краббе уведомлял Глазенапа: «С окончательным покорением Западного Кавказа, по мнению Его Высочества, крейсерство должно изменить свой характер, так как Восточный берег Черного моря, очищенный от враждебного горского населения, заселяется русскими. Вместо двух отдаленных друг от друга станций, в которых стояли суда, последние должны будут посещать множество прибрежных пунктов. Целью их плавания станет уже не блокада берега, а содержание сообщений между нашими поселениями и снабжение войск. Для достижения этой цели как на Сухумской, так и на Константинопольской станциях нужны только паровые транспорты и легкие пароходы небольших размеров. Корветы же, плавание которых по количеству сжигаемого угля обходится дорого, становятся теперь для службы на станциях совершенно излишними».[5]

 К этому уведомлению подшита секретная записка управляющего Морским министерством двухлетней давности, в которой обосновывалась необходимость продолжать считать целями крейсерской службы пресечение турецкой контрабанды. В записке говорилось: «Посол наш при Великобританском Дворе уведомил Министерство Иностранных Дел, что в Англии недавно образовалось общество, имеющее намерение снарядить судно для подвоза непокорным кавказским горцам оружия и военных снарядов. Прошу обратить особое внимание наших крейсеров на эти обстоятельства и подтвердить их командирам, чтобы они при остановке, осмотре и задержании подозрительных иностранных судов со всевозможною строгостью соблюдали правила и формальности, изображенные в инструкциях в 1857 и 1858 годах, дабы в случае задержания английского судна не дать права Великобританскому Правительству указывать на какие-либо неправильные с нашей стороны действия». В соответствии с поставленной задачей, командиры крейсирующих судов получили инструкции, в которых подчёркивалось: «Англия признает законным морской надзор на расстоянии трёх миль от берега, далее которого запрещено подвергать суда задержанию и досмотру. Если крейсера заметят в море судно дальше трёх миль от берега, то им следует наблюдать за подозрительным судном, пока оно не приблизится к берегу на нужное расстояние».[6]

 Тем временем, наряду с усилением военного присутствия на Балканах, турецкое руководство приступило к укреплению Черноморских Проливов. В донесении в Главное управление Генерального штаба от 12 (24) мая 1864 года, под № 12, полковник В.А. Франкини сообщал:

 «Перестройка укреплений в Дарданелльском проливе продолжается. Старые укрепления, прикрытые с моря каменными стенами, заменяются батареями с толстыми земляными брустверами. К ним отливаются в Зейтын-Бурну по приказанию самого султана медные орудия большого калибра (14 дюймов), подобные старым чудовищным орудиям, которыми до сих пор вооружены приморские укрепления пролива. Но об этих новых орудиях до сих пор ничего положительного еще нельзя сказать, будут ли им нарезы, и какими снарядами они будут стрелять. Посетив на днях другую часть пролива, между столицей и Черным морем, султан остался недоволен жалким состоянием, в котором находятся здесь приморские батареи, и приказал переделать их и вооружить нарезною артиллерией».[7]

 Тревожными симптомами атташе посчитал следующие. В приморские города Турции начался активный приток переселенцев с Кавказа – в основном черкес и в меньшей степени татар, которых турки охотно принимали, как предполагал Франкини, из-за стремления «увеличить мусульманское население – именно тот элемент, который один подлежит рекрутской повинности». В Варне и в Синопе из такой категории переселенцев турки формировали части регулярной пехоты и кавалерии, а из наёмников – отряды башибузуков. Полковник Франкини обратил внимание и на особенную щедрость египетского паши, который подарил султану 1000 новых энфильдских штуцерных винтовок, которыми тот приказал вооружить войска инженерного ведомства. Впоследствии так называемые «энфильдские штуцера, заряжающиеся с дула калибром в 0,577 дюйма, ценой 4 доллара за ружье», и «спригнфильдские американские штуцера, заряжающиеся с дула калибром в 0,58 дюйма, ценой 6 и 7 долларов за единицу» турецкое правительство закупало в Англии огромными партиями. Например, в 1869 году, в период активной реорганизации армии и проведения военных реформ, турки приобрели 114 тысяч английских ружей и 200 тысяч американских.[8]

 Наблюдения русского военного агента дополнил другой офицер Генерального штаба, побывавший по легенде в Константинополе. Он отметил важный фактор, который в будущем приобрёл большое значение, а именно – развитие в Европейской Турции густой сети железных дорог. В 1867 году этот офицер информировал начальство:

 «Получив султанский фирман, я 20го октября выехал из Константинополя в Варну, а 21го переехал по железной дороге из Варны в Рущук. Считаю не лишним сказать о воинственной деятельности Порты для защиты Константинопольского Пролива со стороны Черного моря, о возникающем значении Варны и важности железной дороги из Варны в Рущук как для торговли и администрации, так и в стратегическом отношении. До последнего времени Босфор оберегался древними башнями, но теперь я видел на обоих берегах только что построенные, но не совсем оконченные длинные батареи, из которой на каждой стояло до 30 пушек в облицованных амбразурах и с бронированными погребами для зарядов и снарядов. Батареи построены в самых выгодных местах, перекрестно дефилируя пролив вдоль и не высоко поднимаясь над поверхностью воды. Из черноморских портов Европейской Турции первое место будет принадлежать Варне: хлеб, сало, шерсть и другие продукты почти всей Болгарии свозятся сюда для вывоза в западные государства, а в 1866 году она соединилась с Рущуком железной дорогой. Безопасная со стороны нашего уничтоженного военного флота, Варна сосредоточила в себе все условия успешной торговли и развития материального богатства. Самый быстрый подвоз войск, продовольствия, снарядов и вообще всей материальной части для Шумлы, Рущука и других Дунайских крепостей идет через Варну».[9]

 

 Вторым после Варны городом-крепостью стратегического значения офицер назвал Рущук с 20-тысячным населением, который турки считали важным коммуникационным узлом, соединявшим Шумлу, Тырново и Софию. Не случайно в дальнейшем при составлении плана кампании в российских штабах учитывали силы и средства так называемого четырёхугольника крепостей – Рущука, Силистрии, Шумлы и Варны. Турки, в свою очередь, также рассматривали этот четырёхугольник как плацдарм для нанесения контрударов после того, как русские будут измотаны и обессилены на Балканском горном хребте. В целом, несомненной заслугой русских генштабистов являлось основательное изучение до войны маршрутов и состояния шоссейных и железных дорог в Европейской Турции, проходивших через болгарские города Тырново, Софию, Габрово, Сливно, Филиппополь, и составление подробных карт и планов местности. В ходе боевых действий на Балканах этот фактор сыграл одну из ключевых ролей в деле обеспечения успеха операций Действующей армии.[10]

 В 1869 году султан Абдул Азиз начал масштабную реорганизацию армии, о чём русский военный агент систематически информировал руководство: «Подтверждается мнение тех, которые думают, что при благосклонном расположении европейских держав к султану и при тех затруднениях, которые не позволяют ныне России поддержать с некоторой настойчивостью права христиан», великие державы будут всемерно способствовать укреплению турецкой империи «и развитию в ней новых сил. К мерам, увеличивающим могущество Турции в оборонительном и наступательном отношениях, нужно причислить формирование национальной милиции. Количество записанных уже милиционеров в Боснии, Герцеговине, Болгарии доходит до 85 тысяч. Раздача им оружия продолжается».[11]

 Одновременно с наращиванием сухопутных сил Турция приступила к строительству броненосного флота, в чём ей активно помогали англичане и французы. Их верфи поставляли туркам броненосные суда, которых в составе русского Черноморского флота не имелось. Россия реагировала на усиление турецких морских сил и по мере технических и финансовых возможностей предпринимала соответствующие меры, в число которых вошло и перевооружение винтовых корветов. Когда в наступившем 1871 году возник вопрос о вооружении черноморских корветов усовершенствованной нарезной артиллерией, то Морской Технический Комитет (МТК) принял решение установить на три корвета с машинами в 220 л. с. – «Кречет», «Сокол» и «Ястреб» три 6-дюймовых нарезных пушки на каждый, расположив орудия «по середине судна для действия на оба борта, и четырьмя 9‑фунтовыми нарезными пушками, поставленными по борту. А крюйт-камеры устроить таких размеров, чтобы в них можно было поместить по 127 медных пороховых ящиков старого образца». Количество орудий могло меняться: например, вместо трёх 6-дюймовых нарезных пушек оставляли две, а вместо четырёх 9-фн устанавливали шесть.[12]

 Кроме нарезной артиллерии, с конца 1860-х годов на вооружение военных флотов поступил принципиально новый вид оружия – торпедное: так называемая самодвижущаяся мина (подводный снаряд – торпеда) обязана появлением английскому инженеру Р. Уайтхеду, который сконструировал своё изобретение на основании строгих математических расчётов с применением законов точной механики. Осенью 1875 года Военное и Морское министерства России провели с Р. Уайтхедом серию переговоров на предмет «уступки нашему Правительству секрета устройства самодвижущейся мины его системы, равно и заготовления 100 таких мин». На переговорах речь шла о продаже Уайтхедом «секрета устройства изобретенной им автоматической рыбовидной мины и уступке Русскому Правительству права пользоваться его изобретением», и в случае согласия Уайтхеда Россия обязалась в течение 21 дня выплатить ему 9000 фунтов ст.[13] Судя по всему, Уайтхед пошёл только на часть предложенной ему сделки: полностью секрета своего изобретения он не раскрыл (в частности, методику регулировки автомата глубины), но согласился продать русскому правительству несколько торпед.  

 Минное дело получило быстрое распространение во всех морских державах. В России, в Кронштадте, в 1874 году открылись минные офицерские классы, ставшие элитным подразделением, в котором проходили обучение и морские офицеры. На Чёрном море минные офицерские классы появились перед самой войной. По вполне понятным причинам перед русскими военно-морскими агентами стояла задача получить максимально полные сведения в этом направлении, и в этой связи представляет интерес секретная записка агента в Берлине капитана 2 ранга М. Неваховича от 19 (31) марта 1876 года, под № 196, адресованная директору канцелярии Морского министерства контр-адмиралу А.А. Пещурову с сообщением «о минном запале в германском флоте». 22 октября (3 ноября) 1876 года М. Невахович заключил в Берлине контракт с заводом «Циклоп» на изготовление в трёхнедельный срок 200 мин Герца; сумма контракта составила 80635 немецких марок, причём в тексте особо оговаривалось, что мины будут изготовлены «из лучшего Рейнского железа, вылужены снаружи и внутри и скреплены связями и винтами, а происшедшие от последних щели запаяны. Все торпеды должны подвергаться в присутствии капитана Неваховича или его доверенного, гидравлическому давлению в 2 атмосферы, и при этом оказаться герметическими. Малейшее уклонение от последнего условия дает право забраковать испытываемый экземпляр».[14]

 Отдельным донесением М. Невахович уведомил начальство о разработке германским морским ведомством «проекта запирания неприятельских портов соляными минами», и что в августе 1876 года немцы провели первые опыты по заграждению незаряженными соляными минами порта в Киле. Атташе подчёркивал: «Мины Герца (неснаряженные и брошенные для опыта без буйков), будучи весьма мало объемисты, положительно не могут быть разысканы летом, и при опытах, продолжавшимися неделями, не могли быть находимы тралами. Рассматривая пользу и степень вероятности запирания неприятельских портов и подступов к обороняющейся стране, составитель проекта не оставил без внимания и Россию, упомянув в труде своем о возможности для России запереть минами Босфор, устья Дуная и три турецких порта, из которых можно будет ожидать выхода неприятельских для России судов».[15]

 Это предложение становилось для России особенно актуальным в связи с изменением политической обстановки и активизацией вооружённых антиосманских выступлений на подвластных Турции территориях на Балканах – в Боснии, Герцеговине, Сербии, Черногории, Болгарии. Правительство Александра II уже приняло решение о вмешательстве в дела христиан, а в случае отказа султана выполнить требования указанных народов – встать на их защиту вплоть до объявления Турции войны. Такая стратегия предусматривала получение дополнительных сведений об Османской империи, и в сентябре 1876 года управляющий Морским министерством вице-адмирал С.С. Лесовский в частном порядке обратился к Главному командиру Черноморского флота и портов генерал-адъютанту вице-адмиралу Н.А. Аркасу с просьбой приобрести подробные карты промеров глубин Дуная «на случай могущей быть переправы наших войск». Выполнение этого задания Н.А. Аркас поручил своему доверенному человеку – возможно, родственнику Николаю Аркасу, для чего направил его в Галац с целью сбора сведений о Дунае и покупки карт этой реки. Выбор на Н. Аркаса пал не случайно, так как он хорошо владел несколькими иностранными языками и мог свободно ориентироваться в местной обстановке. Вице-адмирал снабдил Николая наставлениями и письмами к находившемуся на Дунае командиру шхуны «Туапсе» капитан-лейтенанту И.П. Кислинскому и русскому дипломатическому агенту в Бухаресте Стюарту.

 Прибыв в Галац, Н. Аркас передал письма И.П. Кислинскому и встретился со служившим там российским консулом Романенко, который на просьбу о приобретении карт Дуная ответил, что купить их невозможно по причине соблюдения строгой секретности со стороны турок и австрийцев. Однако, по его мнению, попытаться «достать карты Дуная выше Галаца до Белграда можно подкупом у чиновников австрийского правительства».[16] Консул добавил важную информацию: в 1864 году Европейская Дунайская Комиссия производила промеры глубин Дуная, а печатный отчёт о той работе с приложенным Атласом карт вышел в 1871 году, поэтому стоит попытаться раздобыть эти материалы. Николай Аркас всё же съездил в консульство в Бухарест к Стюарту и убедившись в невозможности купить карты Дуная, сумел приобрести упомянутый документ Европейской Комиссии. На основании его содержимого и личных наблюдений, вынесенных из поездки по Дунаю, Н. Аркас составил собственный подробный отчёт. Он удостоверился, что в крупных придунайских городах можно найти преданных России лоцманов, среди которых некоторые служили на австрийском пароходе «Меттерних» и часто бывали в Одессе. По сведениям Н. Аркаса, в Дунае находилось шесть турецких броненосцев, «построенных во Франции и вооруженных каждый четырьмя чугунными гладкоствольными 60-фунтовыми орудиями, помещенными в казематах, имеющих пятидюймовую броню, и шесть деревянных мелкосидящих шхун, проданных Турции Англией после Крымской войны. Шхуны вооружены каждая пятью 36-фунтовыми медными орудиями. Одна шхуна стояла в Сулине, другая в Тульче; в Тульче также стояли два броненосца, а четыре броненосца и две шхуны находились в Рущуке».[17]

 Наблюдения Н. Аркаса дополнил командир винтовой шхуны «Туапсе» капитан-лейтенант И.П. Кислинский: 

 «Броненосные суда построены по одному чертежу в Тулоне. Приблизительно их размеры: длина 125 фут, ширина 22 фута, углубление порожнего корабля 5 фут, в полном грузу 6 фут. Машина винтовая высокого давления в 80 сил прямого действия имеет 4 котла, в каждом по одной топке; по два вала и по два неподвижных винта. Скорость хода этих мониторов доходит до 8 узлов при благополучных обстоятельствах без течения. По середине монитора устроена неподвижная четырехугольная башня, обшитая броней в 4 дюйма, положенной на американский дуб. Крепления французской системы. Имеет семь амбразур: по 2 сбоку, 2 по носу и одну посередине, обращенную на корму. Вооружены двумя чугунными старыми нарезными орудиями с 3 нарезками. Орудия эти имеют на казенной части снаружи 2 железных слоя и заряжаются с дульной части. Калибр орудий 7 дюймовый. Борт этих судов покрыт броней сплошь от кормы до носа на 4 фута ниже грузовой ватерлинии. Толщина брони по борту 4 ½ дюйма, а по палубе 1 ½ дюйма. Во время действия для большего углубления и от навесных выстрелов предполагается класть на палубу мешки, наполненные песком или землей, что может углубить до 1 фута. Всех мониторов 6, они расписаны по Дунаю в разных портах, в Тульче два, остальные в Рущуке».[18]

 К осени 1876 года отношения России с Турцией окончательно ухудшились и стало ясно, что войны не избежать. После разгрома турецкой армией сербских войск и подготовке турками развёртывания наступления на Белград, сербы обратились за помощью к Александру II. Посол Н.П. Игнатьев направил султану жёсткий ультиматум: в течение 48 часов заключить перемирие с Сербией и Черногорией и прекратить военные действия – в противном случае «русское посольство выедет из Константинополя». О реакции Турции на ультиматум Н.П. Игнатьев уведомил Петербург секретным письмом от 25 октября 1876 года: Высокая Порта собрала Военный Совет, на котором обсуждалась перспектива войны с Россией. Совет постановил: при получении сведений о выдвижении русских войск к Дунаю, без промедления вывести из Сербии и Черногории главные силы и стянуть их в Шумлу, усилить гарнизоны по крепостям на Дунае и особенно в Варне. Н.П. Игнатьев подчеркнул: по его сведениям, в Шумле турки сосредоточат до 60 – 70 тысяч войск, так как полагают, что это воспрепятствует русским перейти Балканский хребет. В заключение посол отметил: командующий Черноморским флотом Гобарт-паша «вызвался одолеть нас на берегах Черного моря и разгромить Одессу и Южно-Крымский берег. Непременным условием своих действий поставил он предоставление ему права распоряжаться по своему усмотрению и ничем не быть стесненным – на это требование последовало согласие Министров султана. При свойственной ему наглости, дерзости и старых привычек флибустьера, от Гобарта Паши можно всего ожидать, и он, конечно, решится на то, перед чем Адмирал Турок, или Европейский флагман задумался бы, сообразуясь с международными обычаями. Гобарт паша уверяет Порту, что через одного англичанина, проживающего в Одессе, и одного поляка, находящегося в нашей службе (имена сих лиц мне не удалось узнать), ему известен подробный план оборонительных наших работ, и у него будто бы есть даже копия с проекта расположения подводных мин на Одесском рейде. С имеющимися у него сведениями, мины будут, по его словам, для него безвредны, и от них могут пострадать только наши собственные пароходы».[19]

 Из-за неравенства сил на Чёрном море российское командование сделало упор на постановке минных заграждений в акватории портов Керчи, Очакова, Одессы и Севастополя, назначив в каждом порту начальников приморской обороны. Контр-адмиралу Н.М. Чихачёву вверили оборону Одессы, вице-адмиралу А.И. Никонову – Севастополя, генерал-адъютант Э.И. Тотлебен был назначен Главным распорядителем обороны Черноморского побережья. 

 Заведующий минной частью на флоте капитан-лейтенант И.М. Диков получил приказ «осмотреть пароходы, назначенные для активной обороны и брандвахт, сигнальные посты и наблюдательные станции, устроенные для определения расстояний до неприятельских судов», и по возвращении в Николаев доложить о состоянии обороны портов и о ходе работ по постановкам минных заграждений. И.М. Диков доложил: защита устья Днепровского Лимана неудовлетворительна. Постановка мин у Севастополя идёт медленно (с октября по январь 1876/1877 года поставили всего 105 мин), у Очакова 120 мин и у Керчи 70, а требовалось поставить от 240 до 360 мин в каждый порт. Несколько лучше дело обстояло в Одессе, где ставили вторую линию минного заграждения по причине открытости порта со стороны моря. Но не хватало минных офицеров, которых в распоряжении всех портовых начальников имелось только семь и 29 человек минёров, поэтому требовалось ещё два минных офицера и 22 минёра. Минные офицерские классы начали работу совсем недавно, поэтому специалистов подготовить не успели, а в Николаеве, Севастополе и Керчи открыли даже минные матросские классы.

 Перед войной Морское ведомство приняло пароходы Русского Общества Пароходства и Торговли (РОПиТ), переоборудовав их в военные – «Великий Князь Константин», «Владимир», «Веста», «Аргонавт», «Россия», «Митридат», «Таврида» и др. Эти пароходы получили название пароходов активной обороны, и в октябре 1876 года на их подготовку, вооружение, комплектование командами выделили 50 тысяч рублей. Особенный интерес представляет вооружение пароходов активной обороны, поскольку им выпало главное участие в боевых действиях против броненосного флота Турции. 11 января 1877 года приказ № 143, подписанный Главным командиром ЧФ и портов генерал-адъютантом Н.А. Аркасом и начальником Штаба флота капитаном 1 ранга Н.И. Казнаковым, получил начальник обороны г. Одессы о снятии 4‑фунтовых нарезных орудий с малосильных буксиров «Опыт» и «Дочка» и перемещении этих пушек на пароходы активной обороны. Сделать это было важно по причине нехватки нарезных орудий этого калибра, и чтобы не отступать от него при вооружении пароходов, а на упомянутые буксиры поставили на каждый по две 8‑фунтовых карронады. Также Аркас распорядился выслать в Одессу шесть нарезных 9‑фунтовых орудий и четыре фальконета 3-фунтового калибра со станками и принадлежностью, и согласно его приказу, две 9‑фунтовых пушки из тех шести установили на пароход активной обороны, а четыре – на два батарейных плота, которые будут построены в Одессе. Помимо этого, уведомлял Аркас, «для вооружения 2х батарейных плотов и трех пароходов активной обороны будут присланы из Киева девять 6‑дюймовых нарезных мортир, которые должны быть установлены на трех пароходах активной обороны по одной, и на 2х батарейных плотах по три».[20]

 Второй приказ от того же 11 января 1877 года за № 144 о вооружении пяти пароходов активной обороны Аркас и Казнаков направили командиру Севастопольского порта: каждый пароход вооружить одной 6-дюймовой нарезной мортирой и двумя нарезными орудиями малых калибров. На два парохода активной обороны (также для Севастопольского порта) поставить по два 4-фунтовых орудия на каждый, на остальные два парохода – по два 9-фунтовых.[21] На следующий день, 12 января 1877 года, приказ № 170 получил в Керчи капитан 1 ранга И.М. Манто: «Для активной обороны будут причислены к Керченскому порту три парохода РОП и Т, из которых один должен быть вооружен 6‑дюймовой нарезной мортирой и двумя 4-фунтовыми нарезными же орудиями, а два другие – каждый двумя 4-фунтовыми нарезными пушками». Кроме того, для усиления обороны Керчи предполагали построить прямо там, на месте, два батарейных плота, вооружённых каждый тремя 6-дюймовыми мортирами и двумя 9-фунтовыми нарезными пушками. Соответственно, всего Керченскому порту потребуется семь мортир, четыре 9‑фунтовых орудия и шесть 4-фунтовых, которые генерал-адъютант Аркас обещал своевременно доставить, а для компоновки артиллерии (мортир и пушек) направил в Керчь лейтенанта З.П. Рожественского, который выполнил эту задачу вместе с командирами судов.[22] Мортиры и 6-дюймовые орудия, установленные на пароходах активной обороны, стреляли навесными выстрелами под большим углом возвышения.

 Сделав необходимые распоряжения, в тот же день, 12 января 1877 года секретным уведомлением под № 9 Аркас оповестил управляющего Морским министерством вице-адмирала С.С. Лесовского: «Цель активной обороны должна заключаться в том, чтобы при помощи четырех отрядов, состоящих из 15ти быстро ходящих вооруженных минами пароходов, считая в том числе и военные "Ливадия", "Эриклик" и "Эльборус", затруднять движения неприятельских транспортных или коммерческих судов, перевозящих войска и провиант между портами Анатолийского, Румелийского и Кавказского берегов. Эти меры не позволят неприятелю безнаказанно господствовать на Черном море и заставят его отдалить часть своих броненосцев для конвоя транспортных судов, ослабив таким образом блокаду наших портов».[23] Аркас добавил, что винтовые пароходы вооружили откидными плавучими шестами, а колёсные – железными носовыми, и что он приказал сделать для этих пароходов ещё «по два буксирных шеста 21 фут длиною, которые будут носить по одной только мине, и во время атаки должны держаться по обеим сторонам парохода».

 С.С. Лесовский одобрил устройство боновых заграждений и постройку мортирных плотов для обороны Очакова и Керчи, но с условием, «чтобы плоты строили без брустверов и брони». Наибольшими боевыми возможностями обладал пароход РОП и Т «Великий Князь Константин», поступивший под командование лейтенанта С.О. Макарова. Вооружение парохода состояло из шестовых и буксируемых мин; шестовая мина представляла собой медный конический цилиндр, прикреплённый с помощью бугелей к концу деревянного или металлического шеста. В цилиндре находилось взрывчатое вещество – пушечный порох с динамитом или пироксилин, и взрыв происходил от удара или гальванически. Шестовая мина взрывалась у незащищённого бронёй борта корабля противника на глубине около восьми футов (2, 44 метра), производя при взрыве пробоину больших размеров. Но кроме этого вооружения, лейтенант С.О. Макаров предложил конструкцию новой облегчённой мины, получившей название «мина-крылатка», с помощью которой можно было удобнее производить атаку. Такую мину крепили на буксире за кормой длиной более 80 метров, который отводили в сторону и подводили под корпус корабля противника.

 Также лейтенант С.О. Макаров ходатайствовал перед начальством об оборудовании «Великого Князя Константина» таким образом, чтобы применить его в качестве парохода-матки путём установления на его палубу минных катеров. Эти катера представляли собой обычные шлюпки длиной около 30 фут (9,14 м), шириной 7 фут (2, 3 м) и машиной в 5 л. с., развивавшие скорость 6 узлов. Кроме шестовых мин, катера будут нести мины-крылатки, которые взрывались прямым ударом о борт атакуемого корабля или замыканием гальванической цепи с катера. Предлагая такой вариант, С.О. Макаров самым сложным считал конструирование устройства для быстрого спуска и подъёма катеров в открытом море, когда важное значением имел фактор внезапности атаки. Степан Осипович решил эту проблему за счёт сокращения времени подачи пара и горячей воды в котлы катеров из котлов парохода до 10 – 15 минут вместо прежних 1,5 – 2 часов.[24]

 Всего на боканцах «Великого Князя Константина» поднималось четыре вооружённых минных паровых катера – «Чесма», «Синоп», «Наварин» и «Минёр». «Таким образом, –  подытожил Н.А. Аркас, – пароход этот имеет весьма сильное вооружение и принесёт большую пользу при обороне наших портов». Однако в ходе боевых действий возможность для сближения с противником у «Константина» уменьшалась, поэтому летом 1877 года С.О. Макаров ходатайствовал перед начальством о вооружении минных катеров торпедами Уайтхеда, которых в черноморских портах имелось тогда всего четыре. На «Чесме» торпеду расположили под килем в деревянном футляре, служившего в качестве пускового устройства (пусковой трубы), которая сбрасывалась после применения торпеды. «Синоп» нёс торпеду с помощью плотика, который перед выстрелом подводили к борту катера, а после пуска снаряда следовал откат плотика, и он оставался на месте произведённого залпа.[25] Торпедных атак минные катера с парохода «Великий Князь Константин» произвели две: первая состоялась в ночь с 15 (27) на 16 (28) декабря 1877 года на рейде Батума, вторая – в ночь с 13 на 14 января 1878 года, также на Батумском рейде, в результате чего русские моряки уничтожили сторожевой катер противника «Интибах» водоизмещением 700 тонн.      

 К моменту объявления Россией войны Турции, турки обладали одним броненосцем в 9000 тонн, четырьмя броненосцами по 6000 тонн, одним в 4000 т, семью более 2000 т, двумя двухбашенными мониторами и семью бронированными канонерками. В составе русского Черноморского флота не имелось ни одного броненосца, но 2 января 1870 года в Николаев поступало распоряжение Морского министерства: «В виду имеющегося предположения строить в Николаеве броненосные суда для обороны Керченского пролива и Днепровско-Бугского Лимана, исполнить следующее: 1. Свиты Его Величества Контр Адмиралу Попову проектировать чертежи броненосного судна, приспособленного специально для обороны означенных мест, придерживаясь размерений двухбашенных лодок, но стараясь по возможности утолстить броневую защиту корпуса».[26] Так незадолго до войны в Николаеве сошли на воду круглые броненосные суда по проекту А.А. Попова – поповки «Новгород» (2491 т, 7 узлов) и «Вице-адмирал Попов» (3066 т, 8 узлов), которые предназначались преимущественно для береговой обороны. 

  В 1876 году английский торговый дом Rowland R. Hazard and C° предложил русскому правительству приобрести три броненосца, построенных по турецкому заказу, поскольку по причине слишком высокой цены турки отказывались от покупки. Цены на броненосцы составляли: за броненосный фрегат от 440 до 443 тысяч фунтов стерлингов, за два малых броненосца – от 240 до 270 тысяч ф. ст.[27]

В Петербурге понимали, что допускать столь резкого усиления турецкого флота нельзя, поэтому договорились с Rowland R. Hazard and C° о приезде в Россию его представителя на предмет проведения переговоров о продаже броненосцев. Такой денежной наличностью государственная казна России не располагала, и Министерство финансов планировало заручиться согласием императора на получение денежного займа в Вашингтоне. Однако обе сделки – англо-российская и американо-российская не состоялись. 20 января 1877 года министр финансов М.Х. Рейтерн уведомил управляющего Морским министерством С.С. Лесовского, что из-за «неблагоприятного положения денежного рынка покупка турецких броненосцев, сопряженная с переводом большой суммы денег за границу», невозможна. К тому же, по сведениям российского посланника в Вашингтоне, «американцы вовсе не проявляют готовности произвести нам денежные авансы».[28]  

  Накануне объявления войны российские консулы и дипломатические агенты в Галаце, Бухаресте и других придунайских городах получили шифрованную телеграмму Главнокомандующего армией великого князя Николая Николаевича о готовящемся заграждении Дуная, в связи с чем им следовало принять меры по прекращению судоходства по Дунаю. На основании телеграммы Главнокомандующего консул в Галаце «нотою объявил Дунайской Европейской Комиссии, всем иностранным консулам, а также Галацкому префекту о прекращении навигации по Дунаю» и назначил «срок к выходу судов из Дуная». При этом консул подчеркнул, что представил это таким образом, «чтобы не испугать торговое сословие и избежать бесполезных далее протестов, на что дал 24 часовой термин». 17 апреля (н. ст.) начальнику Штаба Действующей армии генерал-адъютанту А.А. Непокойчицкому консул доложил: «Вчера вечером, т.е. 16 апреля арестовано в Галацком порту 47 различного рода судов, шлюпов и лодок, из коих три судна турецких. Все суда под иностранными флагами освобождаются, за исключением турецких, которые задержаны».[29]

 12 (24) апреля 1877 года последовал манифест Александра II с объявлением Турции войны. «Русский народ выражает готовность идти на новые жертвы для облегчения участи христиан Балканского полуострова», говорилось в манифесте. Россия всегда стремилась сохранять мир и спокойствие, но события в Боснии, Герцеговине и Болгарии привели к тому, что война стала неизбежной. 22 апреля (3 мая) 1877 года в 11 часов утра Александр II прибыл из Кишинёва в Одессу, где осмотрел войска и береговые батареи, поднимался на поповку «Вице-адмирал Попов», обходил палубы «и наблюдал за движением пароходов, вооруженных минами и миноносными катерами. По сигналу была произведена пальба со всех батарей и судов, и сделано несколько взрывов минами. Его Величество остался всем доволен, благодарил и в 2 часа пополудни выехал из Одессы». В тот же день Главный командир ЧФ вице-адмирал Н.А. Аркас телеграммой запросил генерал-адмирала в. кн. Константина Николаевича: «Пароход Константин в полной готовности. Можно ли ему разрешить выходить в море, ежели будет представляться удобный случай наносить вред неприятельским судам, броненосцам, ежедневно плавающим в виду наших портов, в числе одного и двух судов». На следующий запрос Аркаса – разрешить выход в море не только «Константину», но и другим пароходам активной обороны, Константин Николаевич отвечал: «Разумеется! Меня даже крайне удивляет, что чего он об этом нас спрашивает, а не делает сам, раз война объявлена». И всё же, Аркас решил подстраховаться и задал начальству очередные вопросы: может ли С.О. Макаров «в случае надобности истреблять неприятельские коммерческие суда, сняв их экипаж»? Из Морского министерства пришёл ответ: можно, только «команды снимайте и бумаги корабельные сохраняйте. Как Константином, так и прочими судами активной обороны располагайте по Вашему усмотрению для нанесения наибольшего вреда неприятелю».[30] Суда активной обороны пополнились пароходом «Владимир», вооружённым одной 6-дм нарезной мортирой, одним 6-дм орудием, действующим на оба борта, двумя 9-фн нарезными пушками, минами Гарвея и шестовыми буксирными минами.

 Начиналась Великая Освободительная война.

                                           Великая Освободительная Война

                                                       Операции на море

Первым январским выпуском 1877 года военно-патриотическая газета «Русский Инвалид» извещала публику: «Новый год застаёт Европу за разрешением задачи, возникшей из вековой несправедливости и служившей постоянным поводом к международным столкновениям. В течение всего прошлого года европейская политика была сосредоточена на Восточном вопросе, этом источнике всеобщей тревоги. Драма на Балканском полуострове представляет собой борьбу меньшинства турок против большинства славян. В общем числе жителей (18 миллионов) турок всего 2 100 000, тогда как одних славян (сербов и болгар) насчитывается 6 200 000». 

 Встав на защиту балканских славян, Александр II готовился к военному противоборству с Османской империей, хотя не располагал даже отдалённо похожими с ней морскими силами. В том же в январе 1877 года члены Императорского Русского Технического Общества после обсуждения вопроса «О современном состоянии турецкого флота» подытожили: на Чёрном море турки обладали 31 броненосным судном, в том числе четырьмя броненосцами ранней постройки в 6400 тонн, броненосцами последних типов «Авни-Аллах», «Муни-Зафер» в 2400 т каждый, и «Мукадем-Хайир» и «Фетхи-Буленд» в 2700 т с казематированной батареей без башен с четырьмя 9-дм орудиями. Новейших казематированных судов у турок имелось два – в 9140 тонн каждый, с толщиной брони по середине ватерлинии 12 дюймов – «Миссудие» и «Махмудие», которые недавно пришли в Константинополь. Их наступательные средства состояли из 12ти орудий 10-дм калибра в каземате и трёх орудий 7-дм калибра на верхней палубе. Для сравнения: такого типа судов англичане имели пять, Россия один – «Пётр Великий» на Балтике. Кроме того, в состав турецкого флота входили два казематированных корвета-тарана в 4717 тонн с толщиной брони по середине ватерлинии в 12 дюймов, вооружённых 11-дм или 12-дм орудиями. Наконец, в составе Дунайской флотилии турок находились мониторы от 1350 до 410 тонн, построенные на верфях Константинополя.[31]  

 Из-за неравенства сил с противником российское руководство приняло решение заградить порты Чёрного моря минами, что и началось в октябре 1876 года, когда вопрос войны стал окончательно ясен, а для штурманских офицеров и лоцманов подготовили специальную инструкцию для проводки судов между минными заграждениями.[32] Далее последовали распоряжения Морского министерства по Гидрографической части, в основном касающиеся порядка работы маяков, сигнальных станций и телеграфов в связи с вероятными боевыми действиями. Например, 28 октября 1876 года вышло печатное уведомление: «Гидрографическая часть Главного Управления Черноморского флота и портов объявляет мореплавателям, что в Чёрном море при входе на Одесский рейд, Днепровский Лиман, в Севастопольскую бухту и в Керчь-Еникальский пролив и около Павловского мыса поставлены брандвахты для проводки судов через заграждения. В распоряжении этих брандвахт есть офицеры для проводки судов на Одесский, Очаковский, Севастопольский и Керченский рейды. Мореплаватели предостерегаются, что без помощи брандвахт, в вышеназванные порты вход воспрещается».[33]

 Организация обороны Черноморского побережья подразделялась на береговую и морскую. Береговую оборону осуществляли войска 7-го и 10-го армейских корпусов и береговые батареи, морскую – минные заграждения и суда Черноморского флота. Общее руководство обороной Александр II возложил на командующего войсками Одесского военного округа генерал-адъютанта В.С. Семеку, всей морской обороной побережья руководил Главный командир ЧФ и портов генерал-адъютант вице-адмирал Н.А. Аркас. 28 ноября 1876 года он информировал Семеку: «На основании Высочайшего повеления, я обязан ограничивать сигнальную часть на судах, маяках и в портах. По моим указаниям составлена секретная книга военно-морских дневных, ночных и туманных сигналов». В тот период на Чёрном море функционировало десять маяков: Суворовский, Одесский, Тархан-Кутский, Херсонский, Кыз-Аульский, Павловский, Сухумский, Евпаторийский, Айтодорский и Тендровский, возле которых учредили вооружённые посты.[34] К концу сентября 1876 года было установлено телеграфное береговое сообщение Бугского Лимана с Николаевым, где находился Штаб флота, с Очаковом, Одессой и Севастополем, причём все семафорные телеграфы заменяли электрическими.

 Для подготовки и вооружения пароходов активной обороны вице-адмирал Н.А. Аркас направил в Очаков, Одессу, Севастополь и Керчь лейтенанта З.П. Рожественского, дополнительно предписав ему выехать в Киев, принять там из арсеналов крепостной артиллерии в Морское ведомство 6-дюймовые медные нарезные мортиры и доставить на Чёрное море. Одновременно продолжалось оснащение портов орудиями других калибров. Так, накануне объявления войны начальник приморской обороны Очакова вице-адмирал И.Г. Руднев телеграфировал в Николаев: «Сегодня производилась пробная пальба полными боевыми зарядами из всех 11 дюйм. орудий, поставленных на морской батарее. Результат весьма удовлетворителен». Интересные сведения о новых аппаратах автоматической стрельбы, изобретённых поручиком А.П. Давыдовым,[35] сообщил Аркасу управляющий Морским министерством С.С. Лесовский: с помощью таких аппаратов «верность попадания в цель из артиллерийских орудий должна много возвыситься. Аппараты эти рассматривались в специальной комиссии, потом в Артиллерийском отделении Морского Технического Комитета и признаны весьма полезными». С открытием кампании с Турцией аппараты ещё не успели ввести на флоте, но, по словам управляющего, генерал-адмирал «позволил вооружить ими один из пароходов, который имел преимущество хорошего ходока, и произвести пробные стрельбы». В случае успеха стрельб, средства обороны портов Чёрного моря несомненно усилились бы, поскольку, как полагал Лесовский, «при меткости стрельбы из мортир, которая может быть достигнута с помощью аппаратов Давыдова, явится возможность поражать броненосцы навесным огнем в палубу, т. е. в самое слабое их место».[36] С.С. Лесовский не ошибся: совсем скоро черноморские суда с установленными на них аппаратами А.П. Давыдова сыграют важнейшую роль на театре военных действий и в частности, в исходе тяжелейшего боя парохода активной обороны «Веста» с броненосцем противника. 

  После объявления высочайшего манифеста о войне с Турцией, в тот же день 12 апреля 1877 года русские войска перешли турецкую границу в районе реки Прут и заняли Ренни, после чего последовало взятие Галаца и Ясс. Однако русским частям ещё предстояла переправа через Дунай в самое напряжённое время, когда начинался разлив и чаще курсировали турецкие военные пароходы. Прибывший к Дунайской флотилии командующий Черноморским флотом Гобарт-паша, которого посол Н.П. Игнатьев назвал «наглым и дерзким флибустьером», объявил, что «потопит в Дунае всю русскую армию».

 По условиям Парижского договора Россия лишилась устья Дуная с крепостями Килией и Измаилом, на которые ранее базировалась Дунайская флотилия, поэтому перед русской армией возникла сложная задача переправы. Группа во главе с полковником Д.С. Нагловским, производившая разведку, указала на район Зимницы как выгодный в тактическом отношении, где условия местности позволяли обеспечить скрытое сосредоточение войск и быстроту переправы. После переправы войскам назначалось занять важный коммуникационный узел дорог, ведущих на Рущук, Тырново и Софию (через Плевну).

 Учитывая значительные материальные и оборонные средства противника в районе переправы, усиленные речной флотилией, русское командование устранило эту проблему с помощью постановки минных заграждений в устье Дуная с целью не допустить подхода туда турецких мониторов со стороны Чёрного моря. Постановка минных заграждений проходила под общим командованием начальника инженерной части действующей армии генерал-майора А.Ф. Деппа: мины выставили в районе Ренни, в устье реки Серет и у Браилова; в постановке мин принимала участие команда моряков-черноморцев под командованием капитана 1 ранга И.Г. Рогули. Кроме минных заграждений, для обеспечения переправы русские войска расположились вдоль реки и под выстрелами турецких мониторов сооружали батареи и возводили укрепления.

  29 апреля (11 мая) 1877 года от навесного огня русских батарей у Браилова погиб турецкий монитор «Лютфи Джелиль», не имевший бронированной палубы. Меткими выстрелами русские артиллеристы попали в пороховое отделение, монитор взорвался и пошёл ко дну; русским морякам удалось спасти только одного человека. Гибель «Лютфи Джелиль» вынудила турок отказаться от активного применения мониторов на Дунае и отойти вглубь Мачинского рукава, а русские, развивая успех, заградили минами северный выход из Мачинского рукава и русло Дуная у Браилова, изолировав турецкие суда. Против них приняли решение действовать паровыми минными катерами, а для введения противника в заблуждение произвести ложную постановку мин, сбросив с катеров мешки с песком.

 В начале июня 1877 года отдельные части русской армии и кавалерии успешно переправились за Дунай на турецкий берег в районе Галаца и Браилова и вытеснили правый фланг турецкой армии из Добруджи. Заняв низовья Дуная, российские войска отрезали турок от их Черноморского флота, угрожавшего со стороны Дунайских гирл. Главные силы русской армии переправлялись у румынского местечка Зимницы и напротив болгарского города Систово. Участник той переправы вспоминал: «В ночь с 14 на 15 июня войска со всеми принадлежностями – понтонами, орудиями и снарядами собрались у Зимницы в совершенной тишине и безмолвии. Даже артиллерия подошла без шума: орудия были так прилажены, что не звякнула ни одна цепь. Накануне войскам зачитали приказ, в котором напомнили военные правила великого генералиссимуса А.В. Суворова, адресованные каждому русскому солдату. Ночь была лунная, но, когда понтонеры начали спускать лодки в русло Дуная, луну стало заволакивать густыми тучами. Наступила темнота. Всё благоприятствовало нашему предприятию, но плыть в первый раз по большой, бурной реке, в ночной темноте и мраке, ежеминутно ожидая губительных выстрелов – не могло не действовать даже на самых закалённых солдат. На лодках царило молчание. Все понимали важность и серьёзность предпринятого дела: два месяца ждали войска переправы через великую реку». За ту сложную переправу многие получили награды, и в их числе – будущий герой Шипки генерал-адъютант Ф.Ф. Радецкий был награждён орденом Св. Георгия 3 степени.

 Переправа прошла успешно, так как турецкая флотилия, скованная в Мачинском рукаве, не могла препятствовать русской армии, и в этом была большая заслуга моряков-черноморцев. В ночь с 14 на 15 мая 1877 года, когда через Дунай переправлялись главные силы, четыре минных катера «Царевич», «Джигит», «Ксения» и «Царевна» кильватерным строем, двумя колоннами скрытно вошли в Мачинский рукав, держась ближе к берегу. Обнаружив турецкие броненосные суда в 2 ч 30 мин ночи, катера предприняли атаку на турецкий монитор «Сейфи»: первым открыл стрельбу катер «Царевич» под командованием лейтенанта Ф.В. Дубасова. Сблизившись с «Сейфи» и стараясь выйти из сектора обстрела башенных орудий монитора, катер на 4-узловом ходу спустился под корму монитора и ударил шестовой миной в подводную часть «Сейфи», который, несмотря на пробоину, остался на плаву. Катер Ф.В. Дубасова также получил повреждение: во время атаки от волны при взрыве мины он был залит водой и на некоторое время лишился хода. Для поднятия пара в котлах быстро отливали воду, и пока на «Царевиче» устраняли неполадки, к монитору подошёл катер лейтенанта А.П. Шестакова «Ксения» и ударил шестовой миной в середину левого борта «Сейфи». От взрыва турецкий монитор быстро пошёл ко дну, но катер А.П. Шестакова тоже едва не погиб, запутавшись винтом в обломках тонувшего монитора.[37]  Винт «Ксении» очищали у самого борта погружавшегося монитора, из башни которого турки продолжали стрелять. Оба катера производили атаку под градом бомб и пуль от трёх мониторов.

 За ночную атаку в Мачинском рукаве лейтенанты Ф.В. Дубасов и А.П. Шестаков были удостоены орденов Св. Георгия 4 степени. 15-го мая 1877 года, из Плоешти, Главком великий князь Николай Николаевич телеграфировал брату генерал-адмиралу Константину Николаевичу: «Сегодня сам возложил на Дубасова и Шестакова Георгиевские кресты. Эти молодцы шли на верную смерть, только Бог спас их от гибели». Александр II, узнав эту новость, также телеграммой известил Константина Николаевича: «Мое сердце радуется за наших молодцов моряков».[38]

 Командующий турецкой флотилией на Дунае Арифи-паша всё-таки вывел суда из Мачинского рукава, однако ни он, ни Гобарт-паша, грозивший потопить всю русскую армию в Дунае, не смогли помешать её переправе.

 Превосходство турецких сил на Чёрном море не повлияло коренным образом на обстановку на театре – противник не реализовал своё преимущество и прибегал в основном к демонстрации силы. Так, в июле 1877 года отряд турецких судов в составе броненосного фрегата «Ассари-Тефик», броненосных корветов «Иджалие» и «Муни-Зафер» появился в виду Одессы. Русское командование привело в боевую готовность средства обороны порта и вывело на рейд «поповки» «Новгород» и «Вице-адмирал Попов». Турецкие суда в течение трёх часов оставались у Одессы и, не сделав ни одного выстрела, ушли обратным курсом. Такую же демонстрацию турки предпринимали в виду Севастополя, и по тому эпизоду столичный журнал «Journal de St.-Petersburg» опубликовал 3 сентября 1877 года донесение султану Гобарта-паши (флаг на броненосце «Фетхи-Буленд»):

 «Когда мы приготовились бомбардировать форт Константин, несколько замаскированных русских батарей по правую и по левую сторону рейда открыли по нам страшный огонь. Бомбы и гранаты сыпали, словно град, но к счастью, русские снаряды не попадали в нас, потому что мы постоянно находились в движении. Водяные столбы от разрывавшихся вблизи больших неприятельских снарядов обдавали палубы, и оставаться долее под огнём более ста орудий было бы равносильно верной гибели моих судов. Новые укрепления Севастополя достаточно сильны и, по моему мнению, даже не принимая в расчёт выставленные мины, самый сильный флот в мире был бы, несомненно, уничтожен, если бы он атаковал эти позиции. Все орудия скрыты и визуально не видимы и, думаю, что многие из этих укреплений возведены уже после начала войны. Ещё я заметил, что противник определяет расстояние для произведения стрельбы с помощью "зеркальных инструментов", так как они ярко сверкали на солнце».

 Особенно эффективно действовали русские пароходы активной обороны: нарушали коммуникации противника («наносили неприятельским судам всевозможный вред»), захватывали коммерческие суда, перевозившие различные грузы, в том числе и для снабжения армии. Наиболее высоким коэффициент оперативного напряжения оказался у парохода «Великий Князь Константин» под командой лейтенанта С.О. Макарова, действовавшего в основном у восточного побережья Чёрного моря. Так, 30 апреля 1877 года в 10 часов вечера, подойдя на расстояние семи миль к Батуму, с «Константина» спустили четыре катера, которые, следуя в полной тишине, на подходе к рейду заметили турецкую брандвахту (сторожевой фрегат). Катер «Чесма» под начальством лейтенанта И.М. Зацаренного атаковал противника, удачно подвёл мину-крылатку под левый борт турецкого фрегата, но мина не взорвалась. На фрегате подняли тревогу, открыли ружейный и картечный огонь, который подхватили береговые батареи: все минные катера попали под обстрел и вынужденно вернулись в Поти. На следующий день после атаки русских катеров на Батумский рейд, турецкая эскадра бомбардировала Очамчиры, 2-го мая держалась в виду Сухуми, а вскоре в районе Батума противник сосредоточил до 30 тысяч войск и стянул туда полевую артиллерию.[39]

 По итогам июньского крейсерства лейтенант С.О. Макаров коротко доложил начальству: «Спустившись к Анатолийскому берегу и проходя вдоль этого берега, встречал несколько коммерческих судов. Принадлежащие нейтральным державам отпускал, а из неприятельских четыре, по спуске команды их на берег и забрании судовых бумаг, потопил». Другой пароход – «Владимир» под командованием капитана 2 ранга Д.Ф. Юрьева у западного побережья на высоте Варны догнал и взял в приз хорошо оснащённый турецкий коммерческий бриг «Аслан-Бахри» с 16 человеками команды. Все взятые трофеи моряки приводили в Севастополь, где «на основании свода правил о призах и репризах» работала специальная призовая Комиссия, как и полагалось по цивилизованным законам ведения войны.[40]

 Пожалуй, одним из самых ярких и героических эпизодов из общего перечня действий моряков-черноморцев произошёл 11 июля 1877 года во время неравного пятичасового боя русского парохода «Веста» с турецким броненосным корветом «Фетхи-Буленд». Какие же драматические события развернулись в 35 милях от Кюстенджи (порт Констанца)? 12 июля 1877 года из Севастополя в Николаев ушла телеграмма за № 277, подписанная командиром «Весты» капитан-лейтенантом Николаем Михайловичем Барановым. На этой телеграмме, по прочтении, вице-адмирал Н.А. Аркас наложил резолюцию: «В Штаб. Послать немедленно телеграмму Государю Императору и Упр. Мор. Мин». В рапорте командир «Весты» (водоизмещение 1800 т, экипаж из 16 человек офицеров и 118 матросов) подробно изложил ход боя «с 8 часов до ½ 2го часа с большим турецким броненосцем, имеющим ходу до 13 узлов».[41] 

  Капитан-лейтенант Н.М. Баранов получил боевое задание нарушать коммуникации противника, уничтожать его коммерческие и военные суда и вступать в бой с последними только при уверенности в успехе, избегая встреч с турецкими броненосцами, а в случае превосходства сил противника удаляться к своим портам. 11 июля 1877 года, следуя курсом WSW, в 7 ½ ч утра с салинга «Весты» заметили на S чёрный дым. Командир приказал поднять давление пара до максимального и идти на сближение, держа курс S t W, чтобы лучше рассмотреть шедшее судно; в случае, если оно окажется турецким коммерческим или слабо вооружённым военным пароходом, отрезать его от берега и решительно атаковать. Около 8 часов, несмотря на пасмурность, стало ясно, что встреченное судно оказался сильным турецким броненосцем, который, подняв флаг, открыл огонь. Тогда на пароходе подняли русский военный флаг и дали залп из баковых орудий. Позже выяснилось, что это был турецкий броненосец «Фетхи-Буленд» водоизмещением 2806 т под командованием капитана Шукри-Бея, и имел на вооружении четыре орудия 229 мм калибра и одно 178 мм.

 Дав машине полный ход, Н.М. Баранов повернул и лёг на N t O, чтобы не позволить противнику обрушить на «Весту» полный бортовой залп и удерживать «Фетхи-Буленд» на кормовых курсовых углах. Командир «Весты» намеревался «бить турецкий броненосец из трёх 6-дюймовых мортир и одного 9-фунтового нарезного орудия, могущего почти действовать на корму», рассчитывая, что противник не сможет развить скорости больше 10 или 11 узлов. Также Баранов хотел воспользоваться аппаратами автоматической стрельбы Давыдова, чтобы уничтожить броненосец навесным огнём или заставить сдаться.

Пароход развил 12-узловую скорость, но турки не отставали, а вскоре подполковник морской артиллерии К.Д Чернов, руководивший наведением огня из кормовых орудий, поднялся на мостик, где стоял у штурвала командир, и доложил, «что его роль управляющего аппаратами Давыдова как артиллериста окончена, что неприятель так близко приближается, что аппараты эти, хоть и действуют прекрасно, но более помочь не могут». В это время турки сыпали по «Весте» шрапнелевой картечью и повредили снасти, рангоут, машинный люк и мостик, и тогда командир предложил подполковнику К.Д. Чернову вместе с лейтенантом З.П. Рожественским «попробовать сделать еще сосредоточенный залп кормовой батареей».

 Баранов докладывал: «Два залпа сошлись. Снаряды турецкого броненосца, как кажется по осколкам, 11 и 7 дюймового калибра, ударили нас в корму. Был разрушен капитанский вельбот, пробита верхняя палуба, и одна бомба лопнула частью в жилой, частью на верхней палубе. Внизу бомба произвела пожар над самой крюйт-камерой, а на верхней палубе разрыв ее был ужасен, он залил палубу кровью, уничтожил одну из мортир, и перебивши все проводники Давыдова аппарата, положил на месте двух артиллерийских офицеров, управляющих действием орудий. Подполковник Чернов, смертельно раненый, прежде чем упасть, сказал: "Прощайте, бейте из правой кормовой, она наведена", и мертвый, упал».  

 Противник уже приготовился нанести по пароходу мощный таранный удар, и чтобы этого не допустить, командир «Весты» принял решение приготовить кормовой шест с минами (предварительно проверив, не перебиты ли проводники шестовых мин), положить лево на борт и свалиться на абордаж или взорвать броненосец. Для исполнения приказа на мостик поднялся минный офицер лейтенант М. Перелешин, который предложил «броситься на двух минных катерах в море и атаковать среди бела дня». Однако Баранов отказал: «Несмотря на весь риск, связанный с исполнением подобной просьбы, я бы ее исполнил, но зыбь была так велика, что паровые катера, вероятно, не выгребли бы». Едва М. Перелешин спустился с мостика, как получил смертельное ранение от взорвавшейся бомбы.

 Бой продолжался, и дистанция между противниками сокращалась до 2 – 3 кабельтовых. Выстрелы с «Фетхи-Буленд» наносили «Весте» сильные повреждения, был перебит штуртрос руля, одна мортира вышла из строя, а 10 или 11 дюймовая турецкая бомба (по рапорту командира), «пробив палубу, лопнула на кормовом кубрике и произвела пожар над пороховым и бомбовыми погребами». Несмотря на тяжёлое положение, команда «Весты» сражалась мужественно и геройски, не теряла морально-боевого духа, действовала слаженно, быстро потушила пожар, боролась за живучесть и не допустила противника сблизиться для нанесения по пароходу смертельного удара.

 Лейтенант З.П. Рожественский занял место убитого подполковника К.Д. Чернова и «распоряжался действием другой мортиры, стоя на возвышении банкета индикатора Давыдова». От удачного выстрела «брошенная бомба ударила неприятеля в крышу башни и внутри около амбразуры большого орудия. На палубе турок произошло сильное замешательство», которым русские моряки, однако, не смогли воспользоваться из-за полученных пароходом повреждений. «Весту» бросило лагом, что дало возможность противнику осыпать команду парохода гранатами, начинёнными, по выражению командира, «всякой гадостью». Одна граната «перерезала паровыпускную трубу и обдала осколками весь мостик, убив наповал двух стрелков, действовавших из малокалиберных скорострельных ружей по амбразурам неприятельских погонных орудий». В это время старший артиллерийский офицер капитан-лейтенант А.С. Кротков был ранен осколками в лицо, а командир «Весты» легко контужен в голову и левую руку; контузию в голову получил и ординарец Н.М. Баранова совсем ещё молодой мальчик – юнкер Владимир Яковлев, брат убитого прапорщика А.А. Яковлева. «Вся машина была осыпана осколками, - докладывал Баранов, - но благодаря Бога, была закрыта койками с боков цилиндров, а матрацами сверх машинного люка. Это был последний серьёзный залп неприятеля из своей большой погонной пушки. Он все старался лечь к нам лагом, а я ему не давал исполнить, и он начал отставать».

 По прошествии пяти часов боя из палубы броненосца повалил густой дым, и после ещё двух – трёх выстрелов с «Весты» «Фетхи-Буленд» лёг сначала на курс N t W, потом на NW и стал быстро уходить. Однако Н.М. Баранов не стал преследовать противника по причине множества раненых и повреждений парохода, да и броненосец поднял какой-то сигнал, после чего на горизонте начали показываться рангоуты судов. Командир приказал убрать убитых и пропеть громко молитву в благодарность Богу за победу, и следом все дружно прокричали троекратно "Ура!"

 «С каким броненосцем я имел дело, не знаю, - докладывал Баранов, - он всего более похож на тип турецких корветов таранов. Но у него орудия двояко установлены, самое большое от 10 до 11 дюймового калибра, впереди в серой башне. Вероятно, такое же орудие было и на корме, по середине же судна был блокгауз, из которого действовало 4 орудия 7 дюймового калибра. Кроме того, было несколько малых орудий 4х или 9 фунтовых. Бой турецких ружей не уступал нашим, и на расстоянии 600 и 800 саженей турки посылали нам залп за залпом из ружей, оставившие следы на пароходе». В заключение рапорта Н.М. Баранов добавил, что отчётливо «видел у орудий фески красного цвета и европейские костюмы синего цвета», и ему очень хотелось «сбить синие фуражки, что и приказал сделать лучшим стрелкам. Фуражки сбили, но остался цел особый зеркальный инструмент, с помощью которого турки метко стреляли».[42]  

 Потери экипажа «Весты» в том бою составили: убито три офицера – подполковник К.Д. Чернов, прапорщик А.А. Яковлев и лейтенант М.П. Перелешин, тяжело ранено двое, легко – четверо, в том числе командир. Нижних чинов убито 9, ранено 18. Пароход получил сильные повреждения, включая две пробоины в корпусе. Однако броненосец также пострадал: как доложил Н.М. Баранов, «кроме наших пуль и мелких снарядов, в неприятеля навесным огнем попало три мортирные бомбы. Одна лопнула в кормовой части, другая, кажется, не разорвалась, а третья лопнула в башне и решила бой».

 На рассвете 12 июля 1877 года пароход пришёл в Севастополь, откуда командир дал срочную телеграмму Главному командиру флота. В ответ генерал-адъютант Н.А. Аркас телеграфировал: «Экстренно Севастополь Командиру Веста Баранову. С искреннею радостью приветствую Вас с первым молодецким делом. Благодарению Богу, все окончилось с честью для Русского имени, для флага, для Вас, офицеров и команды. Без жертв такие дела не совершаются, а потому помолясь за убитых, торжествую с остальными. Сейчас доношу Государю императору… Вы внесли в историю Русского флота новую блестящую страницу. Да хранит всех Вас Господь Бог для новых геройских подвигов».[43] Помимо юнкера В. Яковлева, на «Весте» находилось двое совсем юных гардемарин – Михаил Барковский и Александр Казнаков, которые во время боя не пострадали.

13 июля в 11 часов утра в Николаевском Адмиралтейском соборе состоялся благодарственный молебен «по случаю блистательного сражения, выдержанного пароходом Веста под командой капитан-лейтенанта Баранова с турецким броненосцем 11го сего июля, в 35 милях от Кюстенджи». На богослужении присутствовали адмиралы, генералы, штаб- и обер-офицеры, гражданские чиновники морского и сухопутного ведомств и лица городского управления. А в Севастополе в тот день хоронили убитых – троих офицеров и девять человек матросов. Старший офицер Владимир Перелешин, получивший контузию, тяжело переживал смерть брата – настолько, что Н.М. Баранов опасался «или его помешательства, или нервного удара». Николай Михайлович просил Аркаса: «Бога ради спасите его, если можно, немедленно прикажите отправить Перелешина к Вам и, если будете милостивы, из Николаева командируйте его в Петербург, чтобы он мог быть у родных. С Вашего разрешения, я временно заменю его Голицыным. Без Вашего приказа Перелешина мне не выслать, а он в теперешнем состоянии невозможен».[44] Вице-адмирал Н.А. Аркас отвечал: «Командируйте немедленно в Николаев старшего офицера Перелешина с его братом Аполлоном».

  Николаю Михайловичу Баранову за совершённый подвиг император пожаловал орден Св. Георгия 4 степени с мечами и бантом, следующий чин капитана 2 ранга и звание флигель-адъютанта, прочим офицерам – следующие чины и ордена Св. Владимира 4 ст. с мечами; гардемаринам и юнкерам – знаки отличия военного ордена, врачу Франковскому – орден Св. Владимира 4 ст. мечами, прочим нижним чинам – десять знаков отличия военного ордена. Сверх того, все офицеры и нижние чины получили пожизненную пенсию. Знак отличия военного ордена получил и «волонтёр по машинной части при управлении минами Гарвея» 29-летний Степан Карлович Джевецкий – будущий известный изобретатель подводной лодки.

 Александр II выразил всей команде парохода «Веста» сердечное спасибо и просил передать им такие слова: «Они вновь доказали, что старый дух нашего славного Черноморского флота живет и в новом поколении».[45] Подвиг русского парохода «Веста» и его экипажа занял достойное место в боевой летописи Черноморского флота, и современники совершенно справедливо поставили этот подвиг в один ряд с совершённым бригом «Меркурием».

 В том же июле 1877 года состоялась экспедиция судов Черноморского флота, назначенных для действия в низовьях Дуная одновременно с развёртыванием наступления русских войск на Сулин. Командующий войсками Одесского Военного округа генерал-адъютант В.С. Семека и Главный Командир ЧФ и портов Н.А. Аркас приняли решение для взаимодействия с сухопутным Нижне-Дунайским отрядом генерал-лейтенанта В.Н. Верёвкина сформировать Нижне-Дунайскую флотилию, командование которой поручили капитан-лейтенанту И.М. Дикову. Но задача осложнялась отсутствием точных данных о глубинах гирл, поэтому пришлось ориентироваться на имевшиеся промеры глубин вблизи Очаковского гирла, составлявшие от 4 до 5 фут (1м 22см – 1м 52см). На основании этих сведений в состав Нижне-Дунайской флотилии включили суда с осадкой не более четырёх фут.[46]

 На рассвете 27 июля 1877 года флотилия из двух паровых барж, двух бомбард (типа лесных барж), вооружённых каждая двумя мортирами, одной 9-фунтовой и одной скорострельной пушкой, четырёх миноносных катеров и буксирного парохода с двумя 4-фунтовыми пушками вышла из Одессы в точку рандеву (в 10-ти милях на SSW от маяка Большой Фонтан) на соединение с тремя поповками: «Вице-адмирал Попов» (флаг начальника приморской обороны г. Одессы Свиты Е.И.В. контр-адмирала Н.М. Чихачёва), «Новгород» и «Владимир», императорской яхтой «Ливадия», пароходами «Эльборус» и «Опыт», шхунами «Лебедь» и «Утка» и пароходами активной обороны. Эльборус» и «Опыт» назначались для буксировки мортирных плавучих батарей в Дунае, пароход «Владимир» - для буксировки минных катеров, конвоировать флотилию до гирл Дуная назначили поповки с двумя миноносными катерами «Сулин» и «Птичка», а форзеилем – пароход «Аргонавт». На шхуны погрузили военные припасы, провизию, крепостную артиллерию с платформами и полным запасом снарядов; на этих же шхунах находились артиллеристы сухопутного ведомства и сапёры. Суда флотилии взяли на борт 30 сфероконических и 20 гальванических мин.[47]

 Несмотря на видимый рангоут турецких броненосцев, стоявших у Сулина, флотилия 28 июля благополучна прибыла к Очаковскому гирлу, вошла в Килийский рукав и расположилась в проливе Чернава около селения Переправа, а поповки и активные пароходы вернулись в Одессу; тогда же два батальона 143-го пехотного Дорогобужского полка, батарея артиллерийской бригады и сотня 7-го Казачьего полка заняли остров Лети. Проведённая генерал-лейтенантом В.Н. Верёвкиным рекогносцировка местности показала, что к Сулину вёл только один подступ – Сулинский рукав, вследствие чего действия против Сулина могли начаться только силами флотилии при содействии пехоты, которая сможет преодолеть болотистые проходы и проникнуть в город с обеих сторон Сулинского рукава. Такой вывод предполагал перевооружение флотилии, которое займёт некоторое время, пока всё необходимое доставят из Николаева и Одессы, и тогда начальники отряда и флотилии приняли решение выставить у Сулина минные заграждения, что обезопасило бы русский десант на острове Лети. Минами загородили Сулинский и Георгиевский рукава: первый сфероконическими ударными, второй – гальваническими автоматическими.

 26 сентября 1877 года суда флотилии заняли позицию у минного заграждения в Сулинском гирле. К тому времени противник возвёл в Сулине три батареи, усилив их фугасами, и расположил в гавани четыре броненосца, за счёт чего турецкая судовая и береговая артиллерия получила возможность обстреливать все подступы к Сулину. В ночь на 27 сентября русские моряки выставили новое минное заграждение, чтобы под его прикрытием вести огонь по турецким броненосцам, и в 7 ч утра 27-го числа боевые действия возобновились. На минной позиции у Сулина малые суда Нижне-Дунайской флотилии успешно действовали против турецких пароходов и броненосцев, рискуя наскочить на неприятельские мины. Например, винтовые шхуны «Ворон» (под начальством И.М. Дикова), «Лебедь» и «Утка», заметив приближавшийся турецкий пароход «Картал», на полном ходу пошли ему навстречу, открыли огонь и вынудили повернуть назад. А турецкая канонерская лодка «Сунна» наскочила на минное заграждение и потонула.

 В ночь с 27 на 28 сентября моряки вновь выставили заграждение и утром начали обстрел броненосцев. Шхуна «Ворон» нанесла сильные повреждения броненосцу «Хивзи-Рахман» и вынудила его отойти на параллель дома Европейской Дунайской Комиссии. Также с повреждениями вышел из-под обстрела русских шхун броненосец «Мукадем-Хайир», что в совокупности с гибелью «Сунны» вынудила Гобарта-пашу отказаться от активного применения броненосцев.[48]

 Российская Нижне-Дунайская флотилия также прекратила боевые действия в районе Сулина – слишком велика стала опасность как от собственных, так и от турецких мин, однако стоит отметить, что впоследствии, после оставления турками Сулинского порта, русским войскам достались пять батарей на правом берегу и одна на левом с общим числом орудий 56, из них двадцать пять новых крупповских. Из документов следует, что в 1878 году, когда война близилась к завершению, Нижне-Дунайская флотилия состояла из шести колёсных пароходов – «Стефан-Чель-Маре» (под брейд-вымпелом капитана 1 ранга Н.И. Казнакова), «Сестрица», «Опыт», «Заграждение», «Романия», «Взрыв»; четырёх шхун (паровых и винтовых) – «Лебедь», «Утка», «Коршун» и «Ворон», лодки «Великий Князь Николай», двух миноносок – «Касатка» и № 8, и десяти паровых катеров. Н.И. Казнаков докладывал генерал-адмиралу в. кн. Константину Николаевичу: «Деятельность их с начала навигации состояла в перевозках грузов, нижних чинов и разных родов оружия между Рущуком, Силистрией, Черноводами, Браиловым, Галацем, Ренни, Измаилом, Тульчей и Сулином, и содержание постоянных брандвахт и станций в Браилове, где лодка Великий Князь Николай занимала брандвахтенный пост у моста, а пароход Опыт держал постоянное сообщение два раза в неделю между Браиловым и Черноводами, затем в Тульче и Сулине, где держали станцию по очереди шхуны Ворон, Утка и Коршун».[49]

 С открытием навигации по июнь 1878 года Нижне-Дунайский отряд судов перевёз: 1007 человек офицеров, 13673 нижних чинов, 1434 человека заболевших, а также артиллеристов сухопутного ведомства, различных грузов, в том числе телеграфных и минных, провизии 124687 тонн. Кроме людей и грузов, флотилия перевозила артиллерийские и казачьи бригады, обозы 18-го и 16-го казачьих полков, обоз 11-й Донской казачьей батареи, Штаб казачьей дивизии, крепостную артиллерию с платформами и полными запасами снарядов, зарядные ящики, 18000 ружейных патронов, 19 ящиков пороха, ящики с фальшфеерами, шанцевым инструментом и динамитом, грузы Красного Креста.[50]

 Интересные сведения содержатся в рапорте капитана над Сулинским портом капитана 1 ранга В. Палеолога начальнику флотилии от 21 февраля 1878 года. В. Палеолог сообщил об успешном тралении мин в акватории порта – так, что теперь безопасно сможет пройти и турецкая флотилия под начальством адмирала Арифа-паши. Также В. Палеолог доложил и о праздновании 19 февраля дня восшествия на престол императора Александра II, и в честь этого торжества произвели салют, а все суда и консульские дома были иллюминированы флагами, за исключением домов Европейской Дунайской Комиссии. «Отношения наши к членам Европейской Комиссии продолжают быть натянутыми и неопределенными, - подчёркивал Палеолог. - Безучастие Европейской Комиссии в торжествах 19 февраля достаточно характеризует бестактность поведения их членов. Подполковник Костырко тоже испытал их любезность на просьбу дать ему небольшое временное помещение, но Управляющий Дворцом отвечал, что не может этого сделать».[51] После торжеств все российские офицеры отправились нанести визит турецкому адмиралу Арифу-паше, который доброжелательно принял их «и высказал много признательности русским морякам за участие и предупредительность, которые встретил в Тульче и в Сулине».

 Возвращаясь к боевым действиям, важно отметить наиболее значимые эпизоды у восточного побережья Чёрного моря, произошедшие с августа 1877 по январь 1878 года, когда моряки-черноморцы проявили героизм и отвагу в противоборстве с сильным противником.  

 В ночь с 11 на 12 августа 1877 года пароход «Великий Князь Константин» под командованием капитан-лейтенанта С.О. Макарова подошёл к Сухумскому рейду, где носом к берегу стоял турецкий броненосец, и спустил на воду четыре минных катера - «Чесма» (командир минный офицер лейтенант И.М. Зацаренный), «Синоп» (командир лейтенант С.П. Писаревский), «Наварин» (командир лейтенант Ф.Ф. Вишневецкий) и «Минер» (командир мичман Нельсон Гирст). С.О. Макаров докладывал: «Катера отвалили в полночь в боевом порядке. Предположено было сперва взорвать бон, потом напасть на два броненосца одновременно. Катера приблизились, как только началось затмение, вошли на рейд, освещенный пожаром горевшего госпиталя и большими кострами, нашли только одного броненосца Шевкет. Тогда по приказанию лейтенанта Зацаренного оба катера пошли в атаку к правому борту неприятельского судна, в линии кильватера. Каждый из них был уверен, что имеет в резерве лучший катер с бравым товарищем, который всегда выручит».[52] Все катера приготовили правые мины-крылатки.

 Броненосец открыл сильный ружейный и картечный огонь, который подхватили береговые орудия. Моряки искусно подвели мины под середину броненосца: первым взорвал мину «Синоп», вторым «Наварин», третьим «Минер». Катер «Чесму» лейтенанта И.М. Зацаренного осыпало обломками и накрыло резонансной волной от покачнувшегося от взрывов броненосца, но «Чесма» благополучно выбрался, а «Синоп» натолкнулся на гребной катер, стоявший у борта броненосца, и сцепился с ним. Произошла рукопашная схватка, турки дрались вёслами и пробили голову лейтенанту С.П. Писаревскому, крюком зацепили его за ворот пальто и пытались стащить в воду, но команда спасла своего командира, меткими выстрелами отбив от неприятеля.

 С.О. Макаров в рапорте подытожил: «Все три минных взрыва были очень хороши: взрыв катера Синоп поднял столб чёрной воды – вероятно, удар пришелся в угольные ямы, взрывом катера Наварин сильно раскачало броненосец, взрыв катера Минер был глубокий и хорошо направленный. Я убежден, что броненосец потоплен. Каждый взрыв сопровождался криками Ура! со всех катеров». После прочтения донесения об атаке на Сухумском рейде, Александр II телеграфировал вице-адмиралу Н.А. Аркасу: «Радуюсь новому славному подвигу наших молодцов черноморцев. Объяви им Мое сердечное спасибо и поспеши представлением отличившихся». А генерал-адмирал Константин Николаевич воскликнул: «Что за богатыри наши дорогие моряки!».

 В конце уходившего 1877 года вновь отличился флигель-адъютант капитан 2 ранга Н.М. Баранов – уже как командир парохода активной обороны «Россия». В ночь с 12 на 13 декабря 1877 года пароход крейсировал у Босфора, а под утро, находясь у мыса Керемпе на высоте Пендераклии, заметил пароход, изготовленный к бою. Н.М. Баранов изменил курс, лёг мористее, чтобы в случае встречи с сильным противником сохранить за собой свободу действий и отступления. Вначале Баранов принял этот пароход за «Великого Князя Константина», так как турки шли без флагов. На «России» подняли секретный опознавательный сигнал, дали машине 12 узловой ход и пошли на сближение, а к 8 часам утра ясно распознали корпус трёхмачтового винтового судна, ответа с которого не последовало. Тогда Н.М. Баранов поднял военный флаг и приказал сделать под нос парохода два выстрела из 9-фн орудий; пароход оказался турецким под наименованием «Мерсина». 

 Противник, не поднимая флага, изменил курс к берегу – с «России» сделали ещё выстрел и дали поворот, легли параллельным курсом, сохраняя за собой море, и левым бортом прижимая турок в бухту. После второго выстрела на турецком пароходе на несколько минут подняли на гафеле трёхполосный флаг, который на «России» не смогли разобрать – французский или итальянский. Боясь упустить противника, Н.М. Баранов «послал ему 8 дюймовую бомбу», пароход сразу остановился, и к нему направился катер. Русские офицеры подняли на «Мерсине» свой военный флаг, а под ним – турецкий кормовой и обезоружили солдат. По донесению Баранова, на пароходе находился «табор Анатолийского низама, командир – австрийский подданный далматинец из Рагузы Лука Петрович, штаб-офицер и 10 обер-офицеров, а всего пленных 700 человек», среди которых 12 женщин и трое детей.[53] На взятом пароходе находилось «много звонкой монеты и турецких депозитов», 13 тюков важной корреспонденции – переписки командующих пашей, и донесения европейских консулов в посольства в Константинополь и в свои министерства.

 Управляющий Морским министерством С.С. Лесовский распорядился передать бумаги «кому они могут быть полезны для военных соображений», а копии прислать ему. Вскоре в Николаев пришла телеграмма Александра II, под № 1530: «Радуюсь новой молодецкой проделке Флигель Адъютанта Баранова». Сам же Главный командир флота телеграфировал в Петербург: «Взятый турецкий пароход прошу зачислить в состав судов Черноморского флота во второй ранг и дать ему имя. Разрешить поднять военный флаг и комплектовать офицерами и командою. Пароход этот размерами близко к Весте, отделан роскошно, полагают, имеет 12 узловой ход».[54] Трофей оказался добротной французской постройки 1855 года типа «Юноны», водоизмещением около 1450 тонн, номинальной силой машины в 250 л. с. и с новыми котлами. Его длина составляла 218 фут (, ширина 30 фут ( . Из переведённой корреспонденции российское командование узнало, что из-за свирепствовавшего тифа Азиатская армия противника в жалком состоянии: например, в Эрзерумских частях осталось до 25 тысяч человек, в госпитали ежедневно поступало до 200 больных, из которых 50 умирало, и в турецких верхах надеялись на вмешательстве Англии в войну.

 24 декабря 1877 года генерал-адмирал в. кн. Константин Николаевич приказом по Инспекторскому департаменту Морского министерства объявил: «Государь Император Высочайше повелеть соизволил: взятый командиром парохода Россия Флигель-Адъютантом Барановым приз, турецкий трехмачтовый пароход, наименовать Пендераклия, с зачислением в список судов Черноморского флота» второго ранга. Пароход вооружили двумя 6-дм и тремя 9-фн орудиями и двумя 6-дм мортирами.[55]

 Завершал главные боевые действия у восточного побережья пароход «Великий Князь Константин» под командованием капитан-лейтенанта С.О. Макарова. В ночь с 15-го на 16‑е декабря 1877 года вновь развернулись действия на Батумском рейде, где произошла первая в истории русского военно-морского искусства атака минных катеров, вооружённых торпедами Уайтхеда. Из рапорта С.О. Макарова от 18 декабря 1877 года следовало, что вечером 15 декабря он направлялся к Поти, но узнав о произведённой турками бомбардировке форта Св. Николая, пошёл к Батуму. В 9 ½ часа с расстояния одной мили от Батумского мыса Макаров остановил машину и приказал спустить четыре катера – два из них с торпедами Уайтхеда. Наступившая ночь была так темна, что только благодаря опыту начальника катеров лейтенанта И.М. Зацаренного распознали Батумский рейд с едва различавшейся чёрной полосой, которую приняли за броненосец «Махмудие». Зацаренный на «Чесме» подошёл к нему, не спеша прицелился на трубу броненосца и спустил торпеду: через несколько секунд под трубой раздался взрыв, а следом и второй от пуска торпеды с «Синопа».

  Несмотря на взрывы, турецкие броненосцы не пострадали, что дало повод газете «The Times» назвать причиной неудачной торпедной атаки русских оставленные ими во взрывателях предохранительные чеки. Однако С.О. Макаров и офицеры опровергли это: предохранительные чеки находились на «Великом Князе Константине». И лишь после войны от адъютанта турецкого адмирала стало известно, что в ночь атаки на Батумском рейде турецкие суда стояли кормами к берегу, и вахтенные вовремя пробили сигнал тревоги. Стоявший на бочках в гавани «Ауни-Аллах» первым открыл огонь, а уже после атаки турки обнаружили две торпеды: одну плавающую без зарядного отделения, а вторую на берегу, которую разоружили и пришли к выводу, что она не взорвалась из-за того, что не были сняты шпонки с предохранителя.[56]

 Торпедную атаку команда «Константина» повторила в январе 1878 года. 13-го числа при заходе в Поти С.О. Макаров узнал о сосредоточении у Батума турецкой эскадры Гобарта-паши, и немедленно вышел туда. В ночь на 14 января с борта «Константина» спустили на воду минные катера «Чесму» и «Синоп» под общим начальством лейтенанта И.М. Зацаренного, и приблизившись к рейду, в лунном свете отчётливо распознали семь военных судов противника, а поодаль, недалеко от маяка – турецкий сторожевой катер под парами. Зацаренный приказал выпустить по катеру торпеду, которая попала в цель, затем подошли на максимально близкую дистанцию к боевому кораблю и произвели пуск второй торпеды, которая также достигла цели. Результатом удачной атаки стал пароход «Интибах» водоизмещением 700 тонн; катера благополучно вернулись к своему носителю.

 Кроме прямого участия в боевых действия, пароходы перевозили вдоль береговой линии восточного побережья Чёрного моря больных и раненых, что отражено в приказе по флоту Главного командира от 30 августа 1877 года, под № 448: «Генерал-майор Шелковников телеграммой из Новороссийска выражает глубочайшую признательность за присланные пароходы "Веста" и "Владимир", которые в Гудаутах, Гагре и Туапсе забрали больных, раненых, Туапсинский батальон с тяжестями, начальника отряда с его штабом и искусно миновав ночью неприятельские броненосцы, переговаривавшиеся между собою ночными сигналами, доставили всех в Вельяминовское укрепление и в Новороссийск». На западном побережье после завершения боевых действий суда Черноморского флота также оказались востребованными для сообщения с Россией армии, находившейся на территории Болгарии, для экстренных посылок и в качестве станционеров в Варне, Бургасе и Сулине.[57]  

 После подписания Россией мира с Турцией в Сан-Стефано, султан выдал фирман на право выхода русских судов в Мраморное море для эвакуации войск из Галлиполи, а те российские части, которые находились у Адрианополя, по железной дороге вывезли в Варну, откуда их забрали пароходы «Великий Князь Константин» и «Владимир».[58] Таким образом, роль Черноморского флота на ТВД оказалась настолько важной и значимой, что Турция с броненосными судами не смогла в одиночку противостоять ему. В Русско-турецкой войне 1877 – 1878 года было положено начало минной тактике в виде внезапных ночных атак с четырёх катеров, производимых ими в основном во время лунного затмения в целях обеспечения скрытности. После Сан-Стефанского договора Англия направила усилия на оказание поддержки Турции, вплоть до демонстрации силы эскадрой адмирала Д. Хорнби у Принцевых Островов, и в Петербурге достоверно знали о военных приготовлениях англичан. Так, 2 июня 1878 года Азиатский Департамент МИДа России секретным уведомлением извещал генерала Э.И. Тотлебена: Министерство Иностранных Дел приобрело в Порт-Саиде «содействие одного местного агента, который сообщает регулярно подробные сведения о числе войск, провозимых англичанами из Индии в Европу».[59] 

                   «Отчёт по артиллерийской части за 1878 год и материалы к нему»:

 16 ноября 1878 года. № 4346.

Командиру Поповки «Вице-Адмирал Попов»:

 Для составления годового отчёта за 1878 год Артиллерийская часть просит показать в особой ведомости, какого калибра нарезными, или гладкоствольными орудиями была вооружена Поповка, и как были расположены орудия, и какое для них снабжение имелось к 1878 году. Кроме этого, сообщить сколько каких калибров стальных нарезных и гладкоствольных орудий, а равно скорострельных пушек и 6 д мортир состоит ныне по Поповкам, в каких местах они расположены, в каком именно порту были, поставлены те в Николаеве, Одессе, Севастополе или Керчи и где именно», а также показать количество произведённых выстрелов «из каждого орудия скорострельных пушек и мортир».

 «Были ли обнаружены какие недостатки и пороки в орудиях, скорострельных пушках и мортирах. Если были, то объяснить, от каких причин они произошли, и какие были приняты меры для их устранения и исправления. Сколько было принято на Поповку в 1878 году, откуда и когда ружей скорострельных нарезных системы Крынка, нарезных ударных и гладкоствольных, а также пистолетов абордажных, револьверов системы Кольта, или последней заготовки палашей и интрепилей».  

 Этот же запрос Артиллерийская часть Главного Управления Черноморского флота и портов циркуляром направила командирам других судов – поповки «Новгород», пароходов и шхун.

 Командир парохода «Турок» доложил: «Вверенный мне пароход в настоящее время вооружен 2мя стальными нарезными 4х фунтовыми орудиями, расположенными по борту, постановленными в Николаевском порту в 1875 году. Со дня настоящего вооружения парохода артиллериею сделано выстрелов из орудий 216, гранатами 13. Недостатков не замечено». Далее шли сведения по количеству холостых выстрелов, по расходованию патронов для скорострельных ружей системы Крынка и др.

 Командир парохода «Тамань» дополнил: пароход вооружен 2мя стальными нарезными 4х фунтовыми орудиями, расположенными по борту, заряжающимися с казённой части.   

 Командир 9-пушечного винтового корвета «Львица» доложил: «В 1877 году корвет Львица был вооружен 5ю стальными нарезными пушками и 4мя пушко-карронадами 36-фунтового калибра. Все эти орудия помещаются в открытой батарее в следующем порядке: на баке 6,03д стальная нарезная, скрепленная кольцами, заряжающаяся с казенной части пушка на деревянном вращательном станке, на котором она может быть поворачиваема для действия с правого и с левого борта, а также в правый и левый погонный порт. Крепится эта пушка на среднем и заднем штырах по направлению диаметральной плоскости судна дулом к корме, и казенной частью к носу. В прошлом 1877 году 6,03 д пушка, согласно предписанию артиллерийской части от 25 апреля передана со всею принадлежностию в Артиллерийский магазин для постановки ее на пароход «Владимир».

 На шкафуте четыре стальные нарезные пушки 9 фунтового калибра: две на правой и две на левой стороне, на бортовых деревянных платформенных станках, для действия через пушечные порты. Пушки эти со всею их принадлежностию сданы в Артиллерийские магазины в 1877 году по предписанию Артиллерийской части от 12 января.

 На шканцах четыре пушки карронады 36 фунтового калибра: две на правой и две на левой стороне на бортовых деревянных 4х колесных станках для действия чрез пушечные порты.

 Два десантных орудия: 1). 4х фунтовая медная нарезная заряжающаяся с дула пушка, которою вооружается барказ. Она ставится на железном с деревянною платформою станке и может быть переводима для действия с носа или с кормы. Для действия же на берегу к этому орудию имеется железный лафет. 2). 3х фунтовый медный единорог, которым вооружается катер, на котором он ставится на деревянном платформенном станке, только для действия с носа. Лафета для него не имеется.

 Из абордажного оружия на корвете состоит: интрепилей десять и абордажных пистолетов двадцать пять. Эти последние находятся на сохранении в артиллерийских магазинах. Корвет «Львица» в 1877 – 1878 годах в плавании не был. 

 Ведомость орудиям, которыми в 1878 году был вооружен пароход «Веста»:

Мортир медных нарезных, заряжающихся с казенной части 6 дюймовых – 5

Пушек стальных нарезных, заряжающихся с казенной части 9 фунтовых - 2

                                                                                                        4 фунтовых – 1

Орудий Энгстрема – 2

Скорострельная пушка Гатлинга – 1

«Примечание: Все вышеуказанные орудия снабжены были следующими снарядами:

Для мортир имелись на судне снаряженные бомбы и шрапнель

Для 9 фунтовых пушек имелись гранаты: снаряженные, не снаряженные и картечь в цинковых корпусах

Для орудий Энгстрема снаряды сплошные и разрывные

Для скорострельной пушки металлические патроны Бердана».

 Две мортиры поставлены были в носовой части вдоль палубы параллельно одна другой, другие две расположены были на шканцах в таком же порядке, как и носовая. Пятая же мортира поставлена на диаметральной плоскости в кормовой части.

 Пушки были поставлены в следующем порядке: 4х фунтовое орудие поставлено было в носовой части близ бушприта, 9-ти же фунтовые орудия поставлены на шкафутах, на левой и правой сторонах. Орудия Энгстрема поставлены на мостике на тумбах по правую и левую сторонам. Скорострельная пушка помещалась и на шканцах, так что могла быть перевозима по желанию и надобностям.

 «Примечание: Из всех указанных орудий, в настоящее время оставлены на пароходе только одна мортира, две 9 фунтовых пушки и два орудия Энгстрема, остальные же по приказанию Главного Командира Черноморского флота и портов Генерал-Адъютанта Аркаса сданы в Николаевские артиллерийские магазины».

 10 апреля 1879 года командир шхуны «Новороссийск» доложил о вооружении шхуны: «Две медных венецианских пушки 3-фунтового калибра, расположенными на шкафуте на оба борта шхуны, и одной скорострельной пушки Гардфорда. Ружей скорострельных системы Крынка 12ть, палашей абордажных 12ть», принятых в 1877 году. Все ружья исправны, а «пистолетов, револьверов и интрепилей на шхуне не имеется». Для скорострельной пушки применяли патроны Бердана, для ружей – Крынка.

 «В 1878 году вооружены броневые плоты: № 5й построенный в Николаеве, двумя 9 д. стальными нарезными Крупповскими пушками, и двумя чугунными гладкоствольными 24 фунтовыми пушко карронадами, а построенные в Керчи № 6 и 7 каждый двумя 9 д и двумя 4 фунтовыми стальными нарезными Крупповскими пушками. Сообразно этому вооружению на каждом плоте устроены, по возможности, соответственные помещения для зарядов, снарядов и прочего артиллерийского снабжения. На призовом пароходе Мерсина /Пендераклия/ поставлены по борту две 9 фунтовые стальные нарезные Обуховские пушки, и соответственно этому вооружению устроены портом вновь крюйт-камеры, погреб для гранат и кладовая для артиллерийского снабжения».   

                                                                                    РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8259.                                                                     

                                                                 

[1] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 450. Оп. 1. Д. 73. Л. 53 – 54 об., 75 – 75 об., 76 – 78.

[2] Российский государственный архив Военно-морского флота (РГАВМФ). Ф. 243. Оп. 1. Д. 6758. Л. 1 – 2, 11 – 12, 22, 32, 40 – 40 об.

[3] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7212. Л. 13. От 16 июня 1871 года, № 102.

[4] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 6751. Л. 1.

[5] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 6752. Л. 1 – 2. От 14 июля 1864 года.

[6] Там же. Л. 16 – 22. 

[7] РГВИА. Ф. 450. Оп. 1. Д. 73. Л. 95 – 100.

[8] Там же. Д. 86. Л. 53 об. – 54.

[9] РГВИА. Ф. 450. Оп. 1. Д. 82. Л. 3 – 8. 

[10] Архив внешней политики Российской империи. Историко-документальный Департамент МИД РФ (АВПРИ). Ф. 322. Главный Архив. Оп. 181/1. Д. 1. Л. 32.

[11] РГВИА. Ф. 450. Оп. 1. Д. 86. Л. 8 об. – 10.

[12] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д.7128. Л. 33, 42 – 43 об. Журнал заседания МТК от 9 апреля 1871 года. № 26.

[13] РГАВМФ. Ф. 35. Оп. 1. Д. 128. Л. 13 – 18 (Записка о свойствах и действии мины Уайтхеда. 1876 год). Так же: Л. 200 – 205, 288. 

[14] РГАВМФ. Ф. 35. Оп. 1. Д. 128. Л. 29 – 30 об., 86 – 86 об., 90, 216. 

[15] Там же. Л. 222 – 224, 244 – 265.

[16] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7931. Л. 3 – 4 об., 10. 

[17] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7931. Л. 6 – 7 об.

[18] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7931. Л. 15. Донесение вице-адмиралу Н.А. Аркасу от 5 октября 1876 года.

[19] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7931. Л. 33 – 34.

[20] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7938. Л. 362 – 363. Также: Морской Сборник. 1879. № 5.

[21] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7938. Л. 364. На пароход «Великий Князь Константин» поставили 4‑фунтовые нарезные орудия, снятые с винтовой шхуны «Туапсе». 

[22] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7938. Л. 376.

[23] РГАВМФ. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1181. Л. 16 – 25 об.  

[24] РГАВМФ. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1181. Л. 16 – 25 об.  Также: Кузьмин А. Записки по истории торпедных катеров. М., 1939. С. 5.

[25] См: Шугалей И.Ф. Реальная сила в борьбе за господство на море. Первое боевое применение торпедного оружия в ходе Русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. // Военно-исторический журнал. 2008. № 3.

[26] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7126. Л. 1 – 2. 

[27] РГАВМФ. Ф. 315. Оп. 1. Д. 1156. Л. 1 – 3. 

[28] Там же.

[29] АВПРИ. Ф. 322. Оп. 181/1. Д. 1.  Л. 44 – 44 об. 

[30] РГАВМФ. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1181. Л. 81 – 86, 95 – 96, 159 об.

[31] Русский Инвалид. 1877. № 23.

[32] Дело «О заграждении минами Черноморских портов»: РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7928.

[33] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7988. Л. 1 – 4, 10.

[34] Там же. Д. 7980. Л. 91, 115. Там же. Д. 7988. Л. 150.

[35] Книга поручика А.П. Давыдова вышла в 1871 году под названием «Система автоматической стрельбы из судовых орудий».

[36] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 7927. Л. 73, 79, 156, 254 – 256 об.

[37] См: Чубинский В. Об участии моряков в войне с Турцией 1877 – 1878 гг. СПб., 1889. 

[38] РГАВМФ. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1182. Л. 171, 174.

[39] Там же. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8094. Л. 55 – 57.  

[40] Там же. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1182. Л. 4 об. 

[41] Там же. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8100. Л. 1 – 3, 35 – 43 об. См. также: Аренс Е.И. Флот в войне 1877 – 1878 гг. СПб., 1903. Грибовский В.Ю. Флот в Русско-турецкой войне 1877 – 1878 годов. СПб., 1996.

[42] Донесение капитан-лейтенанта Н.М. Баранова о бое: РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8100. Л. 35 – 43 об.

[43] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8100. Л. 8 – 8 об.

[44] Там же. Л. 25 – 25 об.

[45] Там же. Л. 55, 65.

[46] Там же. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1182. Л. 28 – 32. 

[47] Там же. Л. 32 об. – 34.

[48] Морской Сборник. 1878. № 1. 1879. № 5.

[49] РГАВМФ. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1245. Л. 2, 113 – 115.

[50] Там же. Л. 116 – 116 об.

[51] Там же. Л. 39 – 40. 

[52]   Морской Сборник. 1877. № 10. Также: Копия с рапорта лейтенанта И.М. Зацаренного командиру парохода «Великий Князь Константин» С.О. Макарову о взрыве турецкого броненосца на Сухумском рейде // Русский Инвалид. 1877. № 198 от 10 сентября 1877 года.

[53] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8104. Л. 2, 6, 14 – 17, 23, 38 – 39.

[54] Там же. Л. 40, 42, 44 – 45, 51.

[55] Там же. Л. 52 – 52 об. Л. 75.

[56] Данные по: Шугалей И.Ф. Реальная сила в борьбе за господство на море. Первое боевое применение торпедного оружия в ходе Русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. // ВИЖ. 2008. № 3.

[57] РГАВМФ. Ф. 243. Оп. 1. Д. 8096. Л. 66 – 66 об. Там же. Ф. 283. Оп. 3. Д. 1290. Л. 1 – 2, Л. 17 – 17 об., 36 – 38. 

[58] АВПРИ. ИДД МИД РФ. Ф. 322. Оп. 181/1. Д. 19. Л. 14. Там же. Д. 6. Л. 77.

[59] АВПРИ. Ф. 322. Оп. 181/1. Д. 7. Л. 39.